***
По-родственному благословить Мишу на учение в семинарии было некому: бабушка, сызмальства водившая его в церковь, умерла, когда внук заканчивал школу, родители преставились пятнадцатью годами ранее - по пьяной лавочке угорели от закрытого печного дымохода. Хорошо, что трехлетний Мишка в ту ночь остался с бабушкой в ее доме, иначе и он бы задохнулся от ядовитого дыма.
Из школы выпустился в восемнадцать, и решил отслужить в армии. Не то чтобы очень хотел, но посчитал своим долгом. Служил недалеко, в области, в часть попал в хорошую и даже удивился насколько быстро и незаметно пролетели два года. Привычка держать себя в строгости, смирении и умеренности, усвоенная Мишкой при приобщении к церкви, отлично помогала без проблем соблюдать воинский устав, стоически сносить все солдатские лишения и совершенно при этом не страдать.
Вернулся уже с окончательным решением почти по пути духовному. В город поехал с рекомендательным письмом местного священника и благочинного отца Николая к архиерею. Поступил легко, учился с удовольствием. Наставники не могли нарадоваться на прилежного, старательного и прозорливого деревенского самородка. Выпустился из семинарии Миша «по первому разряду», то есть в числе лучших. Был рукоположен в диаконы и получил распределение клириком в тот самый приход, где началась его духовная жизнь. Через год он стал уже священником. Любимый и уважаемый им отец Николай, к тому времени по состоянию здоровья уже вышел «за штат» и богослужебной деятельностью не занимался.
Сколько приятных минут провел Михаил в доме отца Николая! Престольные праздники, заговенья и разговенья, каждую свободную минутку стремился он посвятить человеку, которого считал вторым отцом. За неимением своей семьи, он всем существом привязался к отцу Николаю и матушке Евдокии.
Особенно любил Михаил слушать как отец Николай поет. В маленькой комнате, которая когда-то планировалась под детскую, но так ею и не стала, матушка садилась за пианино и начинала играть. Сильная и величественная, нежная и тихая музыка лилась из-под маленьких сухоньких пальчиков старушки, а ее благочестивый старичок становился подле, открывал рот и голос его, могучий и бархатный баритон захватывал, казалось все окружающее пространство.
Именно в его исполнении Михаил впервые услышал "Отчалившую Русь":
«О, Родина, счастливый и неисходный час!
Нет лучше, нет красивей твоих коровьих глаз!
Тебе, твоим туманам и овцам на полях
Несу как сноп овсяный я солнце на руках!»
Потрясение было столь велико, что он несколько минут приходил в себя и не мог вымолвить ни слова. Голос и музыка, соединяясь и разъединяясь, перекатывались как вода по порогам горной реки и завораживали, гипнотизировали своею первозданной, исконной, природной мощью.
«Светись Преполовеньем и Рождеством светись,
Чтоб жаждущие бденья бессмертьем напились!
Тебе, твоим туманам и овцам на полях
Несу как сноп овсяный я солнце на руках!»
Не верилось, что такое... такое сильное, такое смелое, такое настоящее мог написать и исполнить обыкновенный смертный человек... Откуда взял такие простые, но большие слова крестьянский сын Есенин и каким образом сложил их между собой, чтобы получилась такая чистая и светлая сила у его стиха? Как такая нечеловеческая, невообразимая мощь, дающая слову полет, высоту и значение, поселяется в ветхом тельце больного священника и сухоньких пальчиках маленькой слабой женщины?
Какой у отца Николая был голос! Голос наместника Бога! Такими голосами излечивают души. Он умел проповедывать, да так что смягчалось и утешалось всякое сердце. На его проповеди ходили как на концерты и как за беседой с другом. Его мнения слушались, с ним спорили и не соглашались, его слов ждали и им верили... Михаилу очень бы хотелось быть похожим на своего наставника, но голос... Его подводил тихий, маленький голос. Голос для повседневных разговоров маленькой жизни, а не для божественных проповедей.
Спустя полгода после рукоположения Михаила в священники, зимой, в Рождественский пост отец Николай скончался от инфаркта, и Михаилу вместе с двумя батюшками из соседних приходов пришлось омывать и «покрывать лице его воздухом» (3). Во время отпевания Михаил едва сдерживал слезы: сердце переполнялось горечью потери, но вместе с тем каким-то нерациональным счастием, а душа трепетала, пресыщаясь величием и торжественностью момента. Его духовник и близкий друг отправлялся в Царствие Небесное и обретал вечную жизнь возле Престола Господня. Тогда Михаил впервые всерьез подумал о том, что умирать - не страшно, особенно если жизненный путь твой устлан благими деяниями и к Богу ты отправляешься с чистой совестью.