На основании вышесказанного можно, казалось бы, сделать вывод, что в памяти русского народа Бату сохранился исключительно как притеснитель, завоеватель и жестокий угнетатель. Желание видеть его посрамленным и побежденным отразилось в многочисленных былинах и иных произведениях народного творчества. Выражением «Батыев погром» и сегодня обозначают беспорядок, кавардак. Но только ли негативное значение имеет упоминание имени Бату?
В «Толковом словаре живого великорусского языка» В. И, Даля есть сообщение о том, что в Тамбовской и Тульской губерниях в XIX в. Млечный путь называли Батыевой дорогой. Другое название Млечного пути, принятое на Руси, — Моисеева дорога [Даль 1998, с. 54]. Параллель «Батый — Моисей» выглядит довольно парадоксальной, не правда ли? Очевидно, имя Бату вызывало в свое время не только негативные реакции. В противном случае вряд ли такое название сохранилось бы в течение шестисот с лишним лет. Кроме того, под Суздалем и сегодня имеется село Батыево - согласно местным преданиям, на его месте располагалась ставка Бату во время его похода на Русь [Воронин 1967, с. 142].
Фигурирует ли Бату в эпосе других народов?
В татарском эпосе «Идегей», созданном в ХУ-ХУ1 вв., несколько раз упоминается «Байду», сын Джучи, или «Баянду, Саин-хан». Образ Бату в этом эпосе, пожалуй, наиболее приближен к историческому прототипу: он упоминается в качестве завоевателя и правителя Поволжья, ему не приписываются какие-либо фантастические черты или деяния [Идегей 1990, с. 56, 161].
Современные казахские историки упоминают о казахском средневековом эпосе «Ер-Саин», в котором «рассказывается о подвигах Бату хана, изображенного народным героем» [История Казахстана 1999]. Однако содержание поэмы не дает оснований для отождествления Ер-Саина с Бату.
Небольшая народная поэма «Ер-Саин» повествует о юном герое, который в десятилетнем возрасте становится сподвижником одного из главных героев казахского эпоса — Кобланды-батыра и играет при нем роль «младшего героя», столкнувшись с превосходящими силами калмыков, Кобланды готов отступить, но Ер-Саин, подобно франкскому эпическому герою Роланду, вместе со своими сорока сподвижниками принимает бой и гибнет... по причине недостаточной набожности (?). В отличие от Роланда, Ер-Саина впоследствии оживляет его супруга. Также в эпосе действуют и выросшие чудесным образом (принимая во внимание малолетство самого героя) сыновья Ер-Саина, которые противопоставлены отцу как «слабый тип героя» [Баркова 2003]. Конечно, можно выявить некоторые черты героя поэмы, которые можно отнести и к Бату. Например, «недостаточная набожность» Ер-Саина, зафиксированная, впрочем, применительно к историческому Бату только у Джувейни. Затем упоминание о сыновьях Ер-Саина, которые не могут сравниться с отцом по силе, соответствует историческим сведениям: сыновья Бату не оставили заметного следа в истории. Но в целом можно определенно утверждать, что ни по сюжету, ни по историческому контексту никакой связи между Ер-Саином и Бату (Саин-ханом) нет — кроме использования в имени обоих слова «саин»! Прежде всего вряд ли Бату, один из влиятельнейших правителей Монгольской империи, был бы выведен в качестве «младшего героя» при Кобланды-батыре, даже не обладавшем ханским титулом. Нет никаких параллелей и в отношении происхождения: Ер-Саин рождается по предсказанию ангела у пожилого бездетного Боз-Моная— нет и намека на его ханское происхождение. Впоследствии Ер-Саин ведет жизнь, простого кочевника и казака, расправляясь с былыми обидчиками своего отца, что опять же невозможно отождествить ни с одним периодом жизни исторического Бату [Жирмунский 1974, с. 241, 258]. Кроме того, Ер-Саин, представленный как ногайский богатырь, воюет с калмыками, тогда как в эпоху Бату ни ногайцев, ни калмыков еще не существовало, и вообще, наследник Джучи никогда не вел боевых действий в Монголии и Центральной Азии [Жирмунский 1974, с. 519]. Наконец, и центральный эпизод поэмы — сражение небольшого отряда Ер-Саина против тысяч врагов — не соотвеТствует ни одному известному по источникам эпизоду из жизни Бату.
М. Г. Крамаровский сообщает о героях северокавказского эпоса, прототипами которых послужили монгольские правители—крылатом Хъад-харгасе (Чингис-хан); Сайнаге (Бату, Саин-хан), Балгеа (Берке), Нокае (Ногай) [Крамаровский 2001, с. 16-17; 2003, с. 73]. Между тем современные исследователи кавказского фольклора настаивают на «ложности осмысления» Сайнага как Саин-хана. Согласно их исследованиям Сайнаг — это форма имени одного из гораздо более древних героев аланского эпоса Сауанаг-алдара — «Князя Черной скалы» [см., напр.: Гуриев].