А каково Бату? Дружба дружбой, клятвы верности в те же тороки на запасного коня, но: мусульмане в городах по Итилю требуют у своего хана порвать с Каракорумом, поддержать Багдад против христиан, снова сверкающих саблями.
Бату всю жизнь хотел освободить своих подданных от ярма империи. Вот он, случай! Поддержи ислам, халифа — и освобождай. Чего же ты ждёшь? Но кривая палка прямой тени не даёт.
Прежде в Каракоруме клубились враги: убийца отца великий дед Чингис, наследники дедовой свирепости — Джагатай и Гуюк. Мунке — дело другое. Ведь он великодушен и справедлив, не чета выродку Гуюку. Он лучше халифа, Бату всем сердцем на его стороне. И потом — белоголовые первыми объявили джихад.
Но что же делать с его урусутскими друзьями, с джурдженями, с выходцами из Вечерних стран? С теми монголами, которые остались верны вере отцов, верны Тенгри и Этуген?
Пожертвовать ими всеми ради халифа? Братец Берке, похоже, готов на такое.
Как бы хан ни поступил — это стало бы обманом доверившегося, — обманом той главной веры, которой Бату следовал всю жизнь.
— Брат мой, как же случилось, что жизнью своей ты укреплял ненавистное, и только смертью можно достичь желаемого, — говорил ему запутавшийся Берке. Он тоже не мог бороться с друзьями своего брата, пока тот был жив, — этим бы он его предал.
А улемы нагнетали: пора сделать выбор — Аллах или узы родства.
— А отрава во время пира?
— Баурчи под строгим наблюдением, все яства вкушают сами, прежде чем подать, — пояснил Даритай очевидное.
— Но, может, всё-таки?
— Нет, не может...
— Никто не смог бы прорвать сеть моей охраны, — задумался Даритай, — даже если бы подкупили одного, этот один под наблюдением остальных. Ты же знаешь мою охрану?
Впрочем, всех тургаудов той смены уже пристрастно допросили... так, как умеют допрашивать монголы.
— Остаётся только колдовство, — перебрав, что можно, развёл руками Боэмунд и вдруг, насупившись, медленно проговорил: — Да, именно колдовство.
Друзья переглянулись. Оба знали, что именно они подразумевают под этим словом. После долгого суеверного молчания Даритай вкрадчиво прошелестел:
— Я знал только одного человека, способного на такое. Но его уже нет в живых.
Оба, конечно, поняли, о ком речь.
— Но, — встрепенулся Боэмунд, — по здравом размышлении, разве он такой один на свете? Впрочем, — вздохнул он мгновением позже, — и Маркуз бы не справился тут.
— Можно заколдовать одного, но... столько человек охраны?
«Одного, одного», — крутилось в голове Боэмунда, и вдруг — как прожгло.
Он пристально взглянул на соратника, потом медленно, вкрадчиво, с бьющимся сердцем произнёс:
— Всё, что я скажу, конечно, глупости. Но поведай, друг мой, тем утром у тебя были причины для ненависти к Бату?
Даритай уставился на Боэмунда сначала недоумённо, потом его голос задрожал от обиды, удивления, растерянности. Таким его не видел никто...
— Значит, ты думаешь, что... что я бы... — сбивчиво забормотал он. — Но как ты... — Он стал багроветь. — Даже Берке, даже он не взял меня на подозрение... Может, позовёшь палачей с железом? Давай, давай... — Губы Даритая стали жёсткими.
Боэмунд мягко положил руку на плечо:
— Успокойся. Тут дело даже не в том, что я тебе верю, как себе, тут в другом дело. Ваши разговоры с ханом не слышны, но они — видны. Как бы ты мог, убив хана, выйти незамеченным своими же людьми? Но, но всё-таки припомни, не пробежала ли между вами тень... накануне?
Стало слышно, как в цветное стекло бьётся мотылёк.
— Нет, Боэмунд, не тень, чёрная туча, — неохотно признался Даритай после тяжёлого молчания. — Но об этом не расскажешь в трёх словах.
— Так расскажи в ста словах, — мягко нажал Боэмунд.
— Придётся начать очень издалека, — смутился начальник охраны и лучшей в войске сотни, — но... зачем тебе? Ладно, хватит изображать удивление. Её ненаглядный князь Олег не погиб тогда, а прозябал в заложниках у Гуюка. Вот ты слушал мою боль, а ни одной ресницей не пошевелил, змей. А ведь знал, что Олег — жив.
— Что жив — знал, ну и что? Мне важен сейчас твой душевный порыв, не прерванный ничем. Продолжай.
— Так вот Евдокия теперь с ним, в Новой Рязани. А он — рязанский князь, ибо получил от Бату грамоту на княжение вместо Ингваря. Неужто и это не знал?