У ГРАНИЦЫ
I. Таинственные тени
Май в тот год выдался нежаркий. До июня оставались уже считанные дни, а по вечерам было ещё совсем прохладно.
На западной окраине небольшого селения, раскинувшегося у самого подножия горы, неподалёку от границы, стоял маленький домик, обнесённый невысоким дувалом. За дувалом пышно зеленели фруктовые деревья. Уже созрели ранний урюк, розовели, наливаясь соком, бархатистые персики, желтели яблоки, будто напоённые солнечным светом.
Итак, была весна, в школах кончались занятия, и по всей большой Советской стране у мальчиков и девочек наступали каникулы.
Черкез Чарыев, самый младший из обитателей небольшого домика, стоявшего на отшибе, привык в эту пору плескаться с утра до вечера в быстром горном ручейке, который перерезал село точно посередине. Прозрачная, как глаза журавля, вода весело журчала, словно приглашая мальчика освежиться. Однако в такую прохладную погоду, как этой весной, даже Черкез ни разу ещё не отважился окунуться в ручей.
Да и вообще в нынешнем году всё шло как-то по-иному. Черкеза не тянуло к любимой игре в пятнашки. Он начал помогать отцу в колхозных делах, и эти дела всё больше и больше захватывали мальчика.
Вот и сегодня, позабыв про все игры, он отправился к отцу на дальние поля, где колхоз уже начинал уборку ячменя. Отец уехал туда ещё накануне и заночевал там, а Черкез отвёз ему полный хурджин хлеба и всякой еды, которую приготовила мать, осмотрел вместе с ним пшеницу, посеянную на одном из горных склонов, и не спеша возвращался теперь на своём маленьком ослике домой.
Мальчику не хотелось ехать той же дорогой, которой он обычно ездил. Черкез хорошо знал свои родные горы. Вместе с отцом — лучшим охотником на селе и знаменитым на весь район следопытом — он исходил их в окрестностях села вдоль и поперёк, и каждая пещера, каждый камень и куст были ему тут знакомы.
Добравшись до перевала, Черкез уверенно двинул своего ослика вниз по крутому склону.
Посвежело. Солнце зашло за горы, и на долины легли синеватые тени. Но пустынные вершины гор всё ещё отчётливо вырисовывались на потемневшем небе. Непривычному человеку окружающее безлюдье и эта насторожённая тишина, наверно, показались бы страшными, но Черкез не чувствовал страха. Не впервые случалось ему возвращаться домой в тёмные, безлунные ночи. Серенький ослик, оставив свою поклажу на поле, шёл теперь налегке. Уверенно переступая острыми, как у джейрана, копытцами, он осторожно спускался по крутой тропке. Седло со шлеёй удобно и прочно держало Черкеза.
Когда тропка чуть приметно расширялась или спуск становился менее крут, серенький ослик веселее припускался вперёд, оставляя за собой лёгкое облачко пыли. Тогда, увлекаемый быстрым движением, Черкез запевал песню. Эхо, перекатываясь из ущелья в ущелье, звонко отдавалось в скалах, но горные птицы, уже привыкшие к этому высокому детскому голосу, не пугались его.
У одного из поворотов тропинки, примерно на середине спуска, за острой зубчатой грядой скал открывался вид на противоположный склон горы. Глубокое ущелье разделяло два горных склона, и только острые глаза маленького горца могли приметить что-то необычное там, вдали...
Остановив своего ослика, Черкез пристально вгляделся.
Склон горы, утонувший в этот вечерний час в густой тени, казался на первый взгляд таким же пустынным, как всё вокруг. Но там, в неверном сумраке, что-то бесшумно двигалось, и в этом безмолвном, неясном движении заключалось именно то необычное, что привлекло к себе внимание Черкеза.
Прикусив нижнюю губу, Черкез продолжал напряжённо всматриваться. Нет, ему не померещилось! Там, по склону горы, и в самом деле двигалось что-то под покровом спускавшейся ночи.
Что же это могло быть?
Как истый горец, Черкез прежде всего подумал о животных. Джейраны? Нет, он хорошо знал их повадки. У них такие зоркие глаза — джейраны непременно заметили бы Черкеза, а заметив, сначала замерли бы на месте, а затем мгновенно скрылись бы из виду. Нет, это не джейраны.
Волки или шакалы? Но подлую натуру этих зверей Черкез изучил давно. Они хоть и хищники, а тоже пугливы, как и джейраны, трусливы даже. Увидев его, и они поспешили бы спрятаться. А ведь он со своим осликом стоит на краю тропы, на виду.
Лошади? Коровы? Овцы? Но как могли они забрести на тот склон в такое неурочное время? Быть того не может.
Оставалось предположить одно, и Черкез сделал этот вывод: значит, там люди.
Но кто же они такие?
«На том склоне не водится дичи, — думал Черкез, — и охотникам там делать нечего. И пастбищ там нет. Значит, это и не пастухи с подпасками». И всё же Черкез был уверен, что там движутся люди, — движутся в темноте, тихо, опасливо, скрытно.