—Мальчик! — говорит учитель. —
Да, да, ты! Подойди-ка сюда.
Аман неторопливо встаёт и, очень довольный тем, что на него сразу же обратили внимание, подходит к учителю.
—Как тебя зовут? — улыбаясь, спрашивает учитель.
—Аман.
—Ты что ж, Аман, учиться пришёл?
—Ясно, учиться, — отвечает Аман и, немного подумав, добавляет: — Вы мне сегодня, пожалуйста, если можно, расскажите про трактор — как там всё устроено и почему.
Аман сердито оборачивается: почему все ребята в классе смеются? Что он такого смешного сказал?
—Сколько тебе лет, Аман? — слышит он вопрос учителя.
—Пять.
—Вот видишь ли, Аман, в школу приходят учиться только с семи лет. Значит, тебе ещё рановато. А ты к тому же сразу в третий класс пришёл. Тут у нас большие ребята учатся, по девять, по десять лет им. А ты ещё не дорос, Аман, придётся тебе немного подождать.
Аман чувствует себя глубоко, несправедливо обиженным.
— Разве маленькие не имеют права учиться? Почему? — спрашивает он.
Учитель понимает, что творится с Аманом, и ему становится жаль мальчика.
—Я вижу, Аман, что ты парень серьёзный, деловой, — говорит учитель. — И я бы с тобой с радостью побеседовал, да, видишь, мне урок начинать надо. А у нас порядок такой: кто хочет учиться в школе, идёт прежде всего к директору и просит принять его в школу. Вот ты собери сейчас свои книжки, тетради и пойди к директору, потолкуй с ним.
Учитель подводит Амана к двери и просит уборщицу проводить мальчика к директору.
В кабинет директора Аман входит уже не так решительно и смело, но если он и трусит слегка, то всё же твердо решил не отступать.
Однако директор говорит то же, что и учитель: мал ещё Аман, нельзя принять его в школу.
—Ты пока дома учись, Аман, — говорит директор. — У тебя отец, мать есть?
—Есть, — говорит Аман. — И брат есть, и сестра.
—Ну вот видишь. Ты их попроси, пусть они тебе книжки вслух читают. Вот ты и будешь пока понемножку дома учиться, а потом, глядишь, и в школу придёшь.
—Они мне и так читают. Я стихов много наизусть знаю. Хотите, прочту? — с надеждой спрашивает Аман — а вдруг смягчится директор и примет его в школу!
—Какие же ты стихи знаешь?
—Михалкова И еще Маршака и Пушкина.
—А какие любишь больше всего?
—Больше всего? — Аман задумывается. — Вот эти, — говорит он. Выпрямляется, закидывает назад голову и начинает читать:
У лукоморья дуб зелёный,
Златая цепь на дубе том.
И днём и ночью кот учёный...
Голос Амана крепнет, звучит звонко, уверенно. Директор слушает и задумчиво улыбается.
—Очень хорошо, Аман, — говорит директор. — Очень хорошо, отлично.
—Примете в школу?
—Нет, Аман, дружок, — мягко говорит директор, — в школу пока нельзя. Потерпи годик-другой. Скоро для тебя все пути-дороги будут открыты.
Тут Аман с отчаяния решается прибегнуть к последнему, сокрушительному доводу. Оттопырив одной рукой ухо, он протягивает другую ладонью вверх к директору и говорит дрожащим голосом:
—Как же так... Вы поглядите, какой я чистый! И уши мою и всё... А мама говорила: «Если будешь чистый, аккуратный, тебя в школу возьмут!»
—Возьмём, Аман, возьмём, только не сразу. А ты скажи по чести — давно ты такой чистый, аккуратный стал?
Вопрос этот застаёт Амана врасплох.
—Давно... — говорит он. — Только не очень...
—А как давно? Дня два, три? Так, Аман?
—Так, — признаётся Аман, повесив голову.
—Ну вот видишь! Да ты не унывай. Держись только и дальше так, всегда будь таким молодцом. Не заметишь, как время-то пролетит, и в школу пойдёшь. А пока, Аман, я, знаешь,
хочу тебя об одном одолжении попросить. Очень мне нравится, как ты стихи читаешь. Скоро у нас для младших ребят вечер будет. Ты выучи ещё какое-нибудь стихотворение и у нас его ребятам прочтёшь. Идёт?
—Идёт!
—По рукам, значит?
—По рукам.
—Ну, а сейчас иди домой. Тебя, верно, мать ищет. До свиданья, Аман.
—До свиданья.
В дверях Аман задерживается. Он оборачивается к директору и говорит не очень уверенно, но с горячей мольбой:
—А если я длинное-предлинное стихотворение выучу? Если я его без запинки прочту? Если я всегда чистый буду — и руки, и уши... вы мне расскажете про трактор? Как он работает и почему?
БАТЫР
I
Батыр не спускал глаз с морщинистого, безобразного лица старухи. Когда она говорила, то смешно выпячивала губы, и нос у неё при этом шевелился.
Трудно было угадать, какие мысли таились за её масляными чёрными глазками. Они бегали по сторонам, будто всё время что-то отыскивали. Подростка насторожило уже одно то, что знахарка Боссан вошла к ним, как к себе домой. Она сразу же уселась на самое почётное место и открыто, без стеснения, обшарила взглядом всё небогатое убранство старой, закопчённой кибитки.