Батюшка мог сказать там: «Сегодня идем на службу. Сегодня не идем на службу». Выполнением этого послушания, скажем так, облагодатствована была каждого человека душа Богом. Милостью Божьей, Духом Святым. Почему менялись люди? Потому что выполняли послушания. Потому что трудились во славу Божью. Потому что кто как мог, молились.
Я сначала на хоздворе был на послушании, потом перевели на луг. Летом косили, пока можно. Когда-то там были хорошие луга, но за ними никто не ухаживал, и территория поросла камышом, деревьями, кустарником.
Батюшка ставил несколько хозяйственных целей: обработка луга, добыча сена, потом рубка деревьев для топки печей, еще и камыш использовали для подстилок скоту. На лугу было много чудес именно у мирян.
Около пятидесяти человек было там на послушании, в основном осетины, также украинцы, русские.
Была очень душевная, дружеская атмосфера, батюшка умел примирять людей.
Я был в монастыре и после батюшкиной смерти, и там поменялся игумен не раз, но той любви, которая между братией, между трудниками была при батюшке, потом уже не наблюдалось.
Вот я начал с того, что я там два-три года прожил, и с той поры сохраняются братские отношения с теми, кто был там при батюшке. Хотя, что такое три года? Семьи кровные живут по многу лет, и нету такой любви, а батюшка своей любвеобильностью всех нас сплотил тогда.
Помню Володю, он не мог сорок минут просто даже дойти до луга, был как расслабленный жилами. Иван — придет к батюшке, а он его посылает: «Иди на лужок. Иди, там ангелы летают. Там Серафим Саровский ходит. Иди на лужок». Вот он два-три дня вообще не мог прийти.
Потом через неделю он пришел. Взрослый мужчина, видный достаточно такой, высокий, крепкий. А душа вся израненная, вся немощная. Спустя там скажем десять-четырнадцать дней человек уже основательно трудится. Уже в общении с людьми, хотя изначально диковатый такой был. Все приезжали… «разобранные люди». Как робота можно разобрать по частям. А исполняя послушание, исполняя батюшкины наказы, уезжали жизнерадостные, счастливые, «на крыльях», можно так сказать улетали, а потом так же возвращались через время, потому что при батюшке «не вернуться» было не вариант.
Мое прозвище «Луговой» из-за этого послушания на лугу сложилось. Людей было много, так и звали по послушаниям: Олег охранник, Костя Ростовский, а я стал Луговым. Кто-то мне присылал, помню, открытку поздравительную с каким-то праздником, подписали «Луговому». Я так смеялся, первый раз как увидел. А потом я спрашиваю человека у этого: «Ты серьезно думаешь, меня Луговой зовут? Фамилия вернее». — «Да. А что, нет?» Помню, зимой вырубали лед, в ледяной воде стояли в мороз, и никто не заболел. Да сколько раз было такое, вот приходишь:
«Батюшка, температура там 38». Думаешь, сейчас тебе батюшка скажет: «Ну пойди приляг, выпей таблеточку». Батюшка: «Ну, иди на лужок. Иди на лужок». Зима…
Мы выполняли послушание. Наверное, у многих благодаря этому потом как-то по батюшкиным молитвам и сложилась жизнь. Нужно было помнить, какими люди приезжали года двадцать три назад, и какими стали теперь. Все и при деле, и здравые, и адекватные, и слава Богу, в храм ходят. И слава Богу, церковной жизнью живут. Может, кто-то так, кто-то чуть-чуть лучше, кто-то чуть-чуть хуже, но тем не менее, не нам судить друг друга.
Явление старца на лугу, когда стало плохо
Алла Мрикаева
Мы так привыкли, что в монастыре множество чудес происходит, что уже спокойно к этому относились. А со мной произошло совсем необъяснимое чудо, на всю жизнь осталось невероятно глубокое впечатление. Всех или многих, кто приезжал с Владикавказа, батюшка отправлял на луг. Это знаменитый луг. Мы туда ходили работать, и однажды мне там плохо стало. Другие объяснили, что это называется «крутит». Мы тоже еще не знали, что это такое. Очень-очень плохо мне было.
Я понимала: что-то не то происходит. Но я тогда была невоцерковленной, ничего не знала о духовной жизни и не понимала, что это. Но мне стало настолько плохо, словно умираю. Меня на две части как будто раздирало.
Я шла со всеми с луга к трапезной. Шли мы через высокую траву, кажется, это был камыш. Два раза в день ходили мы на луг, потом в трапезную, на обед. Проходили через камыш, потом дорога длинная (сейчас там по-другому все).
Мне очень хотелось плакать, но при всех было неудобно и стыдно, и я подождала, когда все уйдут, осталась позади всех, одна. Выглянула я из камыша, посмотрела по сторонам вокруг, далеко посмотрела — никого нет, села в траву и стала плакать. Глаза закрыла и говорю: «Батюшка, ты же видишь, что мне плохо. Все говорят, что ты помогаешь, ну сделай что-то! Ты не видишь, что мне плохо?» Так начала я звать его, кричать. И вот глаза открываю, чувствую, меня кто-то по голове гладит. Представляете — он…