И вот, мы быстренько организовались.
Супругу с сыном посадили на поезд, и они поехали. Поехала, не зная куда, не зная зачем. Уже сидя в поезде, позвонила и говорит мне:
«Виталий, а где мне хоть выходить надо?»
Настолько мы уже дошли до грани. И люди, которые с этим столкнулись, прекрасно понимают, что малейшая надежда уже нас питала. Супруга, несмотря ни на что, поехала куда угодно. На край земли она готова была поехать, лишь бы ребенку помочь. Я уже несколько раз рассказывал и друзьям своим, и на телеканале «Спас», что когда мои друзья говорили о батюшке Ипполите, то это всегда выглядело для меня лично так, как будто бы он живой. «Вот, попросим батюшку Ипполита — и все будет хорошо». И я даже не сразу понял, что на тот момент он уже давно умер. И для моей супруги это было отчасти сюрпризом, что человек уже отошел ко Господу. Они там побыли, может быть, недели две, в Рыльском Свято-Николаевском монастыре.
Приходили на батюшкину могилку. Супруга просила, как могла. А когда выезжала из монастыря, в московском поезде Руслан первый раз заговорил.
Вот так, сразу после Рыльска, он заговорил. Его первые слова были уже осознаными. Тогда она позвонила и сказала: «Ты знаешь, Руслан заговорил».
Ему было шесть с половиной лет, да. Это был сентябрь, как сейчас помню. А в марте ему исполнилось семь, и следующим сентябрем он пошел в школу.
Вот так, за неполный год ребенок, который не реагировал на речь, не разговаривал, никакой адаптации у него в обществе не было, пошел в обычную школу. Милостью Божьей. Слава Тебе Боже! По молитвам батюшки Ипполита и всех неравнодушных христиан, Господь сотворил такое чудо.
Для того, чтобы, наверное, в первую очередь мы сами для себя выстроили правильный вектор, правильное направление, куда нужно нам идти. И, возможно, через наше великое чудо семейное, чтобы и другим людям было в жизни какое-то вспоможение. Ведь Господь не просто так говорит, и в Ветхом Завете, и в Новом Завете призывает нас обращаться к святым. Святых называют ожерельем Господним, в котором каждая бусинка — драгоценный камень.
И мы верим — вся наша семья и все наши близкие верят, что именно вот такое живое участие батюшки Ипполита, вроде бы уже не на земле, но в то же время живее всех живых — его молитва, его прошение ко Господу сотворили, по милости Божией, такое чудо.
И еще вторую историю, связанную с батюшкой Ипполитом, хотелось бы рассказать. В тот же год — по-моему, это был март — нам нужно было уже собирать документы в школу для Русланчика, мы проходили обследования. Окулист сказал, что у Руслана где-то –2, –2,5 было. То есть, это ему нужно было носить очки. И мы, конечно, очень расстроились. Потому что мальчик еще не совсем был тогда здоров. Он уже разговаривал, но его исцеление — оно было поэтапным.
Игумен Роман, настоятель Рыльского монастыря, нам сказал: «Причащайте его часто, не реже чем раз в неделю, лучше даже дватри раза в неделю. Обливайтесь святой водой, и пусть пьет почаще святую воду. И Господь все управит».
И действительно, за этот неполный год он практически исцелился. Хотя окулист поставил ему диагноз астигматизм и –2,5, но в справке он написал — 1,75, чтобы все-таки ему очки не выписывать.
Мы боялись, что сына в школе будут дразнить, и это вызовет дополнительный стресс. И супруга обратилась молитвенно к батюшке Ипполиту.
Мы записались на повторное обследование, оно было через 20 дней. И так получилось, что обследование выпало именно на День памяти батюшки Ипполита. И осмотр показал, что у Руслана идеальное зрение.
У нас есть все справки. Я для себя, для нашей семейной истории, эти справки храню. В том числе, и те справки, те диагнозы, которые нам ставили в известной больнице на Ленинском проспекте.
В начале учебного года нам снова нужно было посетить эту больницу, где врач, посмотрев документы, историю его болезни сказала:
«А где этот ребенок?» Мы говорим: «Вот». –
«Нет, я вижу наш бланк, нашу печать. Но ребенок, который здесь описан, и тот, что передо мной — это два разных ребенка. Вы, может быть, что-то темните, хотите, видимо, пенсию оформить, а привели здорового ребенка?» Я отвечаю: «Да если бы мы хотели пенсию, мы бы, наверное, вместо здорового больного привели». Она говорит: «Ну да, правда. В общем, — говорит, — ребенок здоров». Я говорю: «Мы можем идти в школу?» — «Можете». Я говорю: