Из Даниловского в Хантаново две незамужние сестры переберутся не по доброй воле. Когда Батюшков вернётся из Риги, когда его костыли встанут, наконец, под крышей родного дома – он обнаружит в доме ссору.
Причиной расстройства окажется глава семейства Николай Львович, неожиданно женившийся вторым браком. Женой 52-летнего Батюшкова станет дочь соседа-помещика Теглева – Авдотья Никитична. Об этом семействе мало что известно. Первый биограф Батюшкова – Л.Н. Майков – пишет со слов Помпея Батюшкова, что мать его относится к “старинным дворянским родам Вологодского края”. Как правило, такие роды вносились в шестую часть Дворянской родословной книги. Однако родной брат Авдотьи Никитичны, например, числится в первой части. Это означает, что предки Теглевых стали дворянами не ранее XVIII века. Для сравнения род Батюшковых (и Бердяевых по матери) числился во дворянстве со времён Ивана Грозного.
С переездом Теглевой под крышу Даниловского в усадьбе всё переменилось. Много младше мужа, она с усердием взялась за дело. Молодая хозяйка хотела переменить жизнь в усадьбе на свой лад – в том числе, чтобы получать, наконец, от хозяйства прибыль.
Скорее всего, планы Авдотьи Никитичны шли вразрез с укладом жизни дочерей Николая Львовича, живших с отцом одним домом. И сёстры приняли решение. От отца, который теперь полностью зависел от “самой бесчувственной женщины”, они (вместе с братом Константином) решили, пока не поздно, отделиться.
Опасаться было чего – в случае смерти немолодого уже Николая Львовича всё имущество Батюшковых по отцовской и материнской линиям перешло бы к его новой жене. Дети от первого брака оставались ни с чем. Чтобы этого не произошло, следовало срочно разделить движимое и недвижимое имущество, переписать на детей разделённое и уехать из Даниловского. Но куда? Такая возможность имелась благодаря “материнскому капиталу”. От Бердяевых, к роду которых принадлежала мать поэта, Батюшковым досталось в приданое несколько деревень, среди которых числилось то самое Хантаново. Однако бердяевские деревни были заложены Николаем Львовичем еще двадцать лет назад и до сих пор оставались не выкупленными. Они находились в секвестре, никаких операций по продаже, завещанию или дарению произвести с ними было невозможно – до полной уплаты долга.
Старший Батюшков заложил имения, когда жил в Петербурге. Это была другая, позапрошлая жизнь, наполненная другими горестями и надеждами. Однако в новой, третьей с того времени жизни, которую собирался начать с новой женой Николай Львович, эхо позапрошлой жизни раздавалось слишком отчётливо. Тогда деньги ушли, чтобы лечить Александру Григорьевну и дать воспитание младшим детям Константину и Варваре. Теперь дети собирались стать независимыми от родителя и при живом отце искали опекуна.
Опекун требовался для сделки. Парадокс законодательства того времени заключался в том, что ты мог служить по гражданской или воевать в армии, и даже командовать армейскими подразделениями, ты мог быть убитым или вознаграждённым – но до двадцати одного года оставался недееспособным. А осенью 1807 года, когда затевался раздел, Батюшкову было только двадцать. Герой Гейльсберга, едва не отдавший жизнь за царя и Отечество, не имел права ставить на документах подпись. Его опекуном стал Абрам Ильич Гревенс, муж старшей сестры Анны.
Чтобы выкупить деревни, следовало уплатить долг, который с процентами за десять лет вырос в несколько раз. Таких денег у Николая Львовича не было. Чтобы избавить Авдотью от пасынка и падчериц, нужную и немалую сумму (50 тысяч) внёс её отец, тесть Николая Львовича – помещик Никита Теглев. Это была форма приданого. Теглев платил, чтобы его дочь стала не только женой Батюшкова, но и полноправной хозяйкой в доме. Спор между отцом и детьми был, таким образом, разрешён. Сёстры съехали в Хантаново. В наконец-то опустевшем доме новая хозяйка Авдотья Никитична Батюшкова ждала ребёнка, будущего Помпея.
Насколько мирным и безболезненным был этот раздел – мы не знаем, скорее всего и не мирным, и не безболезненным. Отношение сестёр к мачехе было предсказуемо отрицательным. В свою очередь отец в письмах жалуется Батюшкову на некие “наветы” и клевету, да и сам Батюшков вспоминает в письмах того периода “сплетни и пиявицы”. Возможно, “наветы” исходили от замужних сестёр Анны и Елизаветы, обеспокоенных судьбой младших, и от родственников по матери Бердяевых – которые не желали видеть близких пущенными по миру брачным сумасбродством Николая Львовича. История была рядовая и бытовая, но крайне неприятная. Она чуть не перессорила детей с отцом. Одно время отношения стали натянутыми настолько, что поэт Батюшков обращался к Батюшкову-старшему исключительно официально. Однако умелое и быстрое финансовое “вливание” со стороны Теглевых полностью исчерпало конфликт. “Оставь, мой друг, – уже в июне 1808 года пишет отец сыну, – вперёд писать мне: государь Батюшка. Пусть будет по-прежнему, и тогда-то вознесённый на меня меч клеветниками многими обратится на главу их. А я тебе клянусь, что с моей стороны всё забыто и предано в архив забвения”.