Эпикур предписывает держаться в стороне от политики и не заниматься карьерой – и Батюшков удаляется в деревню. Эпикур не ищет добра от добра, а довольствуется тем, что есть, – Батюшков взыскует гармонии в окружающем. Главная цель мудреца, по мнению Эпикура, – мера, спокойствие и наслаждение миром в его подлинной реальности. Душа человека является частью этого мира. Заключённая в телесную оболочку, она “подключается” к миру через органы чувств. Мышление – такой же орган, и наслаждение мыслью едва ли не сильнее прочих. Бояться смерти нечего, ведь когда мы есть, её нет, а когда она есть – нет нас и т. д.
Богам войны и смерти Тибулл вполне по-эпикурейски предпочитает мирную жизнь с любимой вдали от города и славы – и Гораций, когда-то бежавший с поля боя, пишет ему ободряющее послание: “Хочешь смеяться – взгляни на меня: Эпикурова стада / Я поросенок; блестит моя шкура холеная жиром”[20].
Батюшков вольно переводит десятую элегию Тибулла. У него тоже есть опыт военных походов, и цену словам, которые он произносит, он знает не хуже Горация:
Правда, для идеальной эпикурейской жизни человек должен быть “славой богат, и друзьями, и добрым здоровьем” – чем Батюшков в реальности пока не обладает. Но в области поэзии идеалы философа вполне достижимы. Так или иначе, он решает, что довольно побыл “игрушкой случая”. Пора удалиться к “деревянным богам” в деревню; примерить роль не воина, но любовника и мудреца-домоседа, который “от лар своих за златом не бежит” и “в хижине своей с фортуной обитает”. Роль на первый взгляд вынужденная, ведь не о том в юности мечтал Батюшков. Но ведь не о том мечтал и Тибулл, и Гораций. Философия и мораль начинаются, когда человек перестаёт чувствовать себя хозяином жизни. Болезненный Эпикур знал цену бытию – когда боль отступает. Знал цену подобным моментам и Батюшков. Журналист Николай Полевой прямо скажет, что в сочинениях Батюшкова есть “желание забыть на время в наслаждениях поэзии неисполненные мечты жизни”. Но такова природа жизни – можно было бы ответить Полевому. Представление о ней сталкивается с реальностью и приносит разочарование. Боль этого разочарования – первый шаг к “внутреннему человеку” и его гармонии.
В свои двадцать два года Батюшков об этом знает.
Ахилл Батюшков
“Хантановской осенью” 1809 года Константин Николаевич напишет сатиру, которая не только покажет его настоящим литературным воином, “Ахиллом”, но неожиданно составит громкую литературную славу – хотя при жизни и не будет опубликована.
Эта сатира – “Видение на берегах Леты”.
Она будет написана спустя семь лет после выхода шишковского “Рассуждения о старом и новом слоге российского языка”. Тем самым Константин Николаевич вступит в спор между “архаистами” и “новаторами”, который тянется с момента публикации – и в который он погружается не так безрассудно, как может показаться.
Батюшков напишет “Видение” за месяц. Он неплохо знаком с творчеством Боброва – на заре века они печатались в одних и тех же петербуржских журналах. Возможно, в деревне он читает “Рассвет полнощи” – полное собрание стихотворений Семёна Сергеевича, чтение которого и сегодня грозит читателю “странными снами”. Но в “Видении” Батюшков “троллит” не только Боброва. Его мишенью становятся и “шишковисты”, и “русский патриот” Глинка, и сентименталисты – эпигоны Карамзина, и множество других фигур российского Парнаса. Впрочем, на провокационное предложение Гнедича вывести в сатире самого Карамзина отвечает недвусмысленно: “Карамзина топить не смею, ибо его почитаю”.
Как ни странно, “Видение” написано не столько “против”, сколько “за”, и мы сейчас убедимся в этом. Эпигоны Карамзина и Шишкова, и все прочие – приведённые на суд покойных русских классиков (Ломоносова, Княжнина, Баркова и др.) – лишь фон для появления положительного героя[22].
20
Пер. Н.С. Гинцбурга. Поросятами (или свиньями) эпикурейцев называли обыватели древнего мира, в глазах которых они были обычными сладострастниками, и здесь Гораций с юмором иронизирует над обывательской недалёкостью.
21
Тибуллова элегия X. Вольный перевод элегии “Quis fuit, horrendos primus qui protulit enses?” (из кн. I).
22
Подробнее см.: