— Давайте помолимся, — сказал я, открывая Требник, а там Господь поможет самое нужное вспомнить.
Говорят, что священник не должен вспоминать даже для себя чужие исповеди и тем более хранить их в памяти. Мне трудно это сделать, потому что предо мной, устами «ворона в законе», открылся иной мир, со своими отношениями, законами, образом мысли. В том мире нет просто радости, как и нет просто зла, там изменены понятия и принципы, которыми мы пользуемся, но там тоже есть боль и есть любовь. Для меня многое стало откровением…
Более трех часов говорил старик.
Нам никто не мешал, даже из сада, через открытые окна не доносилось ни звука. «Брынза» был конкретен, он говорил только о зле, которое он причинил другим. И пусть понятия «зла» в его преломлении значительно отличалось от общепринятого, но ни разу он не пустился в оправдание себя. Он перебирал дни воли и года зоны, вспоминал давно ушедших и еще живых. Речь его, прилично разбавленная воровским жаргоном, была четкой, последовательной и придерживалась какой‑то неуловимой для меня логике, где каждое действие имеет предыдущую причину, а каждый поступок конкретное завершение.
Мне даже не нужно было задавать каких-то наводящих вопросов. Лишь уже в конце, когда проскочило у деда слово «страсть», я спросил:
— А у вас есть или была страсть к чему-то?
— Есть такой грех, отец. Краги мне все время хотелось иметь, дорогие и шикарные.
— Чего иметь, — не понял я.
— Краги. Туфли стильные. Вот теперь имею, когда ноги почти не ходят, пошевелил туфлями дед.
И еще один вопрос я задал. Спросил о том, почему он в Бога верит.
— Фраера веры не имеют, да малолетки нынешние, вроде тех, что вас везли, — отмахнулся «Брынза». — Серьезный человек без веры жить не может, хоть и своя она у каждого, но справедливости каждому хочется.
Мне нечего было отвечать. Я просто прочитал разрешительную молитву и засобирался уходить…
Ты, подожди, отец. Я тут книжку вашу читал, — и дед указал на томик Слободского лежащего на тумбочке под иконой и лампадой, — так там написано, что и причащаться надо. Дома можно?
— Вам, можно, да и нужно.
Рассказал «Брынзе» как приготовиться к Таинству да и раскланяться решил.
Старик опять остановил.
— Погодь‑ка. Читал я, что у вас там копьё на службе надобно, тут вот кореша с «девятки» подсуетились и сделали для церкви. Возьми.
Старик, как-то неожиданно, откуда-то сбоку достал копие, удивительное по красоте и мастерству исполненное, но немного не такое, каким мы его обычно привыкли видеть…
С тем и распрощались. Через день причастил я Брынзу‑Владимира, а еще через недельку он и отошел ко Господу.
На жертвеннике теперь копие зоновское. Пользуюсь я им, хотя некоторых из коллег и смущает его внешний вид…
Отец Стефан
Отец Стефан молод. И еще он целибат. Есть такой ранг в православном священстве. Отказался связывать себя узами брака, монахом же стать или силы не хватило, или оставил на «потом», но как бы там ни было, время употребляемое белым священством на заботу о семействе у отца Стефана было резервным.
Именно поэтому Его Высокопреосвященством был издан указ, где под начало иерея Стефана были приписаны три прихода на севере епархии. Одновременно. С формулировкой: «настоятель храмов».
Северная часть митрополичьей вотчины, отвечает понятию «север», так как мало заселена, бедна и последними годами разорена. Сюда на исправление и вразумление всех нерадивых клириков ссылают из богатых, промышленных, южных городов.
Отец Стефан нерадивым не был. Он был энергичным. Всё успевал. Служить, как положено и когда положено, требы исполнять чином приемлемым, воскресную школу вести и книжки читать.
Длинная священническая косичка и развевающиеся фалды рясы отца Стефана постоянно присутствует везде на приходе, столь стремительны его движения, быстра речь и энергичны действия. По ступеням он взлетает, возгласы возносит звонко и громко, молебны и панихиды может пропеть сам, потому что клирос не всегда в состоянии исполнить ирмоса и тропари распевом казачьей походной песни, то есть гласом, отвечающим сущности молодого батюшки.
Настоятели храмов, куда причисляли указом иерея Стефана, через два три месяца его служения, отправлялись в епархию с просьбой вернуть своему приходу тишину и спокойствие, напрочь утерянных, при энергичном и неугомонном клирике.
Получив настоятельское назначение, отец Стефан сложил в два алюминиевых ящика, которые он называл просто — «груз 200», всё свое нехитрое имущество и пошел в областное управление сельского хозяйства. За 10 минут он доказал ответственному чиновнику отвечающего за район будущего служения, что тот, хоть и не носит крестик на шее и держит в кабинете «похабный» календарь, должен все же обязательно предоставить ему транспорт, для переезда к месту назначения. Машину чиновник тут же нашел и сам помог ее загрузить, а по благополучном отбытии просителя, долго не мог понять почему он это делал. Также не поддавался определению факт нахождения в урне порванного красочного настенного ежемесячника с «Мисс Украиной 2004».
Три храма, попечение о которых были теперь возложены на молодого настоятеля, располагались друг от друга в паре десятке километров. Один из них, центральный, в бывшем здании районной ветеринарной лечебницы, закрытой по ненадобности по причине отсутствия пациентов. Второй, в типовой церкви XIX века, сложенной из красного кирпича царских лет производства и поэтому, сохранившийся, так как разбить кладку прадедов невозможно даже взрывчаткой. Этот храм был красив, солиден, намолен и историчен, но на нем не было крыши, а на оставшихся перекрытиях, над алтарем, росли кусты акации. Третий приход отца Стефана предстал пред ним в крайне живописном виде. На берегу большого пруда («ставка» по‑местному), сплошь заполненного крякающей и гогочущей птицей, обитающей на частной, недавно построенной птицефабрике, были аккуратно сложены полторы сотни железобетонных блоков, и стоял, вбитый в землю деревянный крест. На кресте белой краской выведено «Борисоглебская церковь».
Обозрев владения, отец Стефан разместился в двухкомнатной квартирке, вернее в бывшей приемной ветеринарной лечебницы, переоборудованной под жилье, и пол часа колотил в подвешенные пустые газовые баллоны, несущих послушание колоколов. Народу пришло достаточно, хотя половина из них просто из любопытства: посмотреть на нового попа и остановить долгий трезвон, нарушающий тихое, размеренное течение жизни районного п. г. т, что расшифровывается, как «поселок городского типа».
Отец Стефан представился и звонким голосом, очень подробно рассказал, что значит православный приход в жизни каждого жителя поселка городского типа. Посетовав на внутрихрамовую бедность и внешнецерковную убогость данного центра духовности, батюшка взял на себя обязательство быстро привести все в достойный, благообразный и эстетически цельный вид. Прихожане уже ожидали требования на пожертвование и приготовили каждый от 25 копеек до гривны, что в итоге бы составило цену одного обеда в местном кафе, но новый духовный пастырь этих слов не сказал и ничего не попросил. Закончил он свою проповедь‑обращение очень четким заявлением: «Завтра я, староста и псаломщица начинаем обход всех домов поселка. Подряд дом за домом, улица за улицей. Крестим, кто не крещен, служим молебны, освящаем жилье, подворья, огороды и худобу. Пропускать никого не будем. Плату за эту, необходимую каждому службу, взимать будем по честному, то есть по-христиански, так как написано в святой Библии: «Получающие священство…. имеют заповедь — брать по закону десятину с народа, то есть со своих братьев». Со мной вместе будет ходить ваш дорогой участковый, представитель районной власти и пожарник, что бы все делалось правильно по закону светскому и благопристойно по правилам церковным.