– Ой, простите, я Вас не заметила! – Вчерашняя!!! Голос-то голос…
– Зато я Вас сразу заметил… – Господи, вчерашняя!!!
Пошли рядом. А он трясется весь… вот ведь…
– А хорошая здесь кухня… – Вот дурак-то где, а!
– Да, и обслуживание неплохое. – Девушка пинала носком босоножки мелкие шишки, которые то и дело щекотали ее ступни. Одна из шишек попала в яйцевидную голову Александра Ивановича.
– Ой, простите… Вам не больно?
– Нет… – И Александр Иванович положил шишку в карман. – Набил шишку…
Девушка засмеялась.
– На память…
– Гуля. – Вчерашняя!!! И так просто руку протянула. И имя чудное! Гуля, Гуля… из детских книжек…
– Александр Иванович… Можно просто… Саша. – Александр Иванович испугался короткого звука своего имени и быстро глянул на Гулю, взял ее ручку в свою ладонь… Гуля тепло задышала… совсем рядом…
– А я здесь часто бываю.
– А… А я в первый раз. – Александр Иванович еле заметно коснулся левого кармана рубашки: шишка на месте…
– Ой, Вам плохо? – Глаза Гули округлились, бровки домиком!
– Нет… хорошо…
Шли молча. Наконец, Гуля выдавила из себя.
– Ну вот мы и дома… То есть я здесь живу. До свидания. – И она быстро побежала в маленький рубленый домик, ничем не отличавшийся от остальных. Александр Иванович заметил номер на двери.
– Одиннадцать, – произнес он вслух.
Он вынул сигареты из кармана брюк, закурил, щурясь от дыма. Раз он убежал от бабушки («неслушник этакий!») летним знойным деньком, а потом заблудился – и цифра «одиннадцать» на незнакомом большом доме покачивалась перед его глазами, словно чьи-то тоненькие ножки-спицы плясали какой-то чудной танец…
В окне мелькнуло что-то белое… Александр Иванович очнулся. В проеме стояла Гуля в белом домашнем халатике. Он развернулся – и быстро пошагал прочь, оставляя за собой шлейф дыма.
А вечером были танцы. Александр Иванович еще утром приметил большой плакат на воротах пансионата: рыжеволосая женщина в красном платье выделывала кренделя своими тонкими ногами, а ее черноволосый кавалер (кто-то пририсовал ему большую кавказскую кепку и черные усы) страстно обнимал ее за талию. Под плакатом была подпись: «Танцы-шманцы-обниманцы всего за сто руб. Спиртные напитки с собой не проносить!» Хорошо, Валентина не было в комнате – и Александр Иванович, несколько раз оглянувшись на дверь, вынул из чемодана одеколон «Саша»… Это ему на день рождения из года в год друзья дарят: Волобуев и Оганесян… Это у них шутки такие… «Могли бы и что путное подарить, – вечно крысилась Галина, жена Александра Ивановича. – С ихней-то зарплатой могут себе позволить. Это ты у нас все на копейках в своем институте сидишь… Мне сроду цветка пожалел.. а им, небось, дорогое что тащишь… Рохля». Александр Иванович – только жить начинали – принес ей белые ирисы… нежные, хрупкие… боялся дохнуть… А она взяла, поставила в воду: «Жрать нечего, а он деньги псу под хвост выбрасывает!» – А потом на форзаце книги (его, его, Александра Ивановича книги: слава Богу, бабушка дожила: «Ишь ты!» – И попробовала красную корочку новешенькой книжки на зубок!) записала: «Цветы – рубль; молоко – 26 копеек, хлеб – 20 копеек, масло…». А ведь была хорошая девчонка. Галка… Александру Ивановичу тогда казалось, что всех самых лучших девчонок зовут Галками… Галка Шульц за Витька вышла… потом, говорят, они разошлись, она с кем-то спуталась… Темная история. А Галка Пискарева была библиотекаршей в Ленинке. Бойкая такая, маленькая, некрасивая, на воробышка похожа… и хвостик такой смешной носила… Она сразу приметила Сашу – худого, долговязого, смешно утопающего в книге. Только уши торчат, как бабушка говаривала… Ей замуж хотелось, а кто ее возьмет… И он такой смешной кому нужен… Вот и стала его обихаживать… по-бабски… А он и не сопротивлялся… На первое серьезное свидание его брат Валерка собирал: он к тому времени уж был женат, имел двоих детей от Кати Кругловой: в булочной на углу работала. Ты, говорит, зубы ей не заговаривай про разные там книги, сто лет, мол, они ей нужны, она их, мол, и в библиотеке своей видит. Ты, мол, язык прикуси – и целуй взасос, вот так… И Валерка, отец двоих детей, смешно чмокнул воздух. Но Саше, в смешном Валеркином костюме, который явно был ему короток (а ведь мать не выполнила обещания: Саша вырос – а костюм ему так и не купили… померла мать, не видела «сыновнего счастья»), – так вот Саше и стараться не пришлось. Галка взяла инициативу в свои руки. Она буквально приволокла своего незадачливого кавалера домой (что с них возьмешь, с мужиков), напоила какой-то домашней наливочкой… И первый поцелуй свой он не помнил… не помнил он и того, что было потом… А проснулся он в одной постели с Галкой – и она объявила ему, что теперь они муж и жена и что, если он все-таки окажется такой же сволочью, как все мужики, и не женится, хотя обещал, отец ее убьет…
Папаша Пискарев, тишайший и нежнейший на трезвую голову, во хмелю бывал грозен. Однако Сашу принял как родного.
– Ты наливай, сынок, не стесняйся! – И он сам налил покрывшемуся пятнами «жениху» «штрафную». – Ну, горько, коль не шутишь? – Саша не шутил – и резво опрокинул стакан в горло, поцеловав Галину, и откуда только прыть взялась! Галка подозрительно покосилась на муженька. – А вот это по-нашему! – И папаша Пискарев налил зятю. Саша залихватски опрокинул и второй стакан… и третий… Папаша Пискарев засмеялся: мол, ядреную наливочку готовит его Галка, мол, не пропадешь с такой. – Слышь, паря, а т’я как звать-то? – Саша назвался Александром. В голове крутилось: назвался груздем, назвался груздем… – А! А меня папашей можешь звать. Отец-то есть у т’я? – Саша качнул головой. Пискарев прослезился. – А теперя, считай, есть! – И он долил остатки наливки в Сашин стакан. – Ну, вы веселитесь, а мене на работу пора. – И, как ни в чем не бывало (правда, икнул разок), он встал, поправил замок на штанах, помахал рукой «детям» – и пошел себе на работу (а работал он сантехником в местном ЖЭКе). Галке не до веселья было: она деловито взвалила себе на горб лыка не вязавшего мужа, стащила с него Валеркин костюм (правда, она об этом не знала), носки, ботинки, уложила спать, а потом отправилась на кухню готовить обед – все, как и полагается…
Бабушка же, наутро увидев внучка, и виду не подала, что всю ночь глаз не смыкала: мол, явился не запылился… А когда из-за спины длинного Саши вышла махонькая Галка, только и перекрестилась… Окрутила, ох окрутила эта «шельма рыжая» ее дитя! Ох и горе горькое… Но потом махнула рукой: живите вы, как хотите, коли уж ни совета вам не надобно, ни благословения… И заскулила, прикрывая рот платком…
Александр Иванович убрал с глаз долой одеколон «Саша»… Что это он?.. Белены, что ль, объелся? Или заболел? Тут и липовый цвет не поможет… Он сел на кровать и долго сидел, подперев рукой голову… Да что это с ним?.. Перед глазами мелькало белое платье Гули… А Галка надела на свадьбу розовое платье… и фаты у нее не было… А костюм он взял напрокат… Мать слова не сдержала… Да и свадьба-то была одно название что свадьба: так, посидели, выпили, закусили… Галка «там понаготовила всего, что на Маланину свадьбу, там одной живой воды разве не было» – и бабушка смягчилась: хорошая хозяйка, не страшно и помирать – есть, мол, на кого Сашка оставить. Так они и жили…
Александру Ивановичу вдруг стало нестерпимо жалко Галку. Да что это он в самом деле… Подумаешь, «свиристелка какая-то тонконогая»… да нет, не свиристелка… и не тонконогая… Александр Иванович прилег на подушку, закинув руки за голову… Ножки у нее полненькие… длинные… волоски золотые… и походка, походка… точно по одной линии плывет плавно так, неспешно… и ступни такие узкие, как лодочки… и щиколотки («щиколки», на бабушкин лад), и туфельки… какие же у нее туфельки… такие с пряжечками, беленькие такие туфельки… Он чуть не задохнулся от нежности… А сарафан тоже беленький… и крылышки на плечах… и оборочка кружевная… и вырез… и грудки круглые… Да что это он… Александр Иванович запретил себе думать о Гуле. Вот еще, делать ему нечего! Женатый человек, отец взрослой дочери… «Лахудра, матери бы помогла»… Галина с возрастом совсем высохла, озлобилась, устала от жизни, что ли… «А от нее дождешься! Мать пашет как Пашечка, а ей хоть бы хны…» А дочери и впрямь было хоть бы хны… «У всех дети как дети, а эта…» – Галина махала рукой. «Ты б хоть слово сказал, что ли? На конференциях своих, небось, рта не закрываешь…» А Александр Иванович молча сидел за книгой… только уши торчали… Дочка родилась – папаша Пискарев ушел к «женчине одной: хорошая женчина, справная, только полная очень». Уступил молодой семье «квартеру»: «много ли мене надо-то, а им жить»… Так и жили… Верка орала по ночам, как «оглашенная»… Александр Иванович писал диссертацию, закрывшись на кухне… А Галка… бедная Галка… Бабушка уже тогда слегла: редко помогала, «от мене теперича толку чуть», говаривала…