Александр Викторович Костюнин
Баян
Свои отзывы и предложения направляйте по адресу: A-Kostjunin@yandex.ru
Авторский сайт: http://www.kostjunin.ru
Борису Александровичу Сараеву
…Знание – орудие, а не цель.
Учителем русского языка Тюлин стал исключительно по слабости характера.
Всё произошло внезапно.
В понедельник, как на грех, проходил он мимо своей кафедры. В недобрый час… Вдруг из деканата вылетает бледный Паша, затаскивает его к себе в кабинет, сбивчиво вводит в курс последних международных событий в университете и умоляет разобраться с «этим негодяем».
– Я-аа?!
– Володя, ты хоть не нервируй!.. Всё! Баян твой! Можешь не усыновлять его, а на поруки взять придётся. Нужно поддержать палестинцев в борьбе за независимость.
Лето в тот год можно было вычислить лишь по календарю.
Сначала июнь, затем весь июль стоял холод, шли затяжные, словно осенние, дожди. Кто-то подсчитал, что за два летних месяца всего и было-то пять солнечных деньков. Потому купаться не хотелось, а вот в баньке похлестаться веничком, потерпеть жар – тянуло. Поехал к Вовке Тюлину. Мы когда-то учились с ним в одной группе. Теперь он уже не просто Вовка – Владимир Иванович, ассистент кафедры «Агрономия» сельхозфакультета.
Отправился, как и приглашали, в субботу – самый что ни на есть банный день. Рубленая банька на берегу озера. Подхожу ближе: дверь нараспашку, выбегают два смуглых юноши – и с ходу к воронёной глади озерца. Следом на пороге вырос, блаженно улыбаясь, Володя. Тело богатырское, красное, пар от него валит.
– Здорово, Саш! Скорей раздевайся и – в парилку. Потом искупаемся вместе.
Я оставил одежду в предбаннике, шагнул в жар следом за ним. Забрались на верхний полок. На термометре больше ста градусов, однако, тканый деревенский половичок не даёт осиновым доскам обжигать тело. Приглушённый свет лампочки обволакивает чёрные глыбы каменки, тусклый медный ковшик, кадушку с тёплой водой, где томятся свежие берёзовые веники, и нас. Здесь царит иной, таинственный, нереальный мир. Не только тело, но и душа неосознанно стремятся время от времени оказаться во власти его.
– Когда твои гости успели так загореть?
– А-аа! Это студенты-арабы, в карельской бане первый раз. У нас на отделении учатся. Постигают специальность «учёный агроном». Рафат – из Палестины, на третьем курсе, а Баян – на первом, хоть и старше на три года. Иорданец, правильный такой. У них столица Иордании – Амман. Наберёт полные лёгкие воздуха, выгнет грудь колесом и торжественно произнесёт: «Амм-мма-на!». Как с минарета пропоёт. И поглядывает на всех свысока, беркутом. Будто он – последняя инстанция, а все остальные хоть и говорят «Амман», но это далеко не так.
Мы дали телу дойти пóтом, затем Володя плеснул горячей воды на раскалённую каменку. Кипяток радостно зачавкал, зашипел, превращаясь в пар. Здоровый дух заполнил парилку.
– На одном только нашем факультете четырнадцать заморских студентов учатся, но их не видно и не слышно. Порой создаётся впечатление, что университет посещает один Баян. Его соплеменники сами руками разводят, изумляются. Не случайно у него имя такое. Ведь на Руси «баяном» называют «разновидность большой гармоники со сложной системой ладов».
В предбаннике раздалось шлёпанье босых ног.
Дверь отворилась, и в парилку бочком проскользнул высокий юноша с утончёнными чертами лица. Мы подвинулись, высвобождая место.
– Рафат, забирайся к нам. Знакомься.
Молодой человек легко поднялся наверх и протянул мне узкую двухцветную кисть:
– Да!
Я легонько её пожал и тоже представился:
– Александр.
Володя окликнул:
– Баян!
В ответ – гробовая тишина.
– Баян! Ты опять в предбаннике хочешь отсидеться? Бегом сюда!
Я с нетерпением поглядывал на дверной проём, ожидая появления подданного Иорданского королевства. Дверь в парилку натужно заскрипела, нехотя приоткрылась, и внизу, над самым порогом, нарисовалось закопчённое лицо с широко раскрытыми от ужаса глазами.
– Ты чего, Баян?
– Жарко… я так нэ могу!
– Интересно, всю жизнь в пустыне прожил, а тут не можешь. Забирайся к нам.
– Нэ-э-эт, жарко.
Он на четвереньках перебрался через порог, уселся на пол и прижал ладонями уши.
Мы ещё несколько раз плеснули на раскалённую каменку, с азартом отходили тела душистыми вениками и затрусили к озеру. Баян с радостью присоединился. А вода, считай, осенняя… Быстро окунулись: «У-у-ух!» Свежо. Ещё бухнулись напоследок и бегом на полóк. Сидим, оттаиваем. Палестинец встревожено:
– Баяна нет!
– Да, наверное, тихонечко идёт.
Снова хорошо прогрелись. Жарко! Спешим купаться. Смотрим: Баян сидит на корточках по грудь в хмурой воде. Плавать не умеет, сидит и дрожит. Рябь гонит. Весь в каких-то жутких пупырышках. Губы у них и так чёрные, а тут – иссиня-чёрные. Смотреть страшно. А кожа, наоборот, побледнела. И даже зрачки белые. Портрет-шарж от Пабло Пикассо!
– Ты чего здесь?
В ответ угрюмо, не глядя на нас:
– Здэсь лучшэ, чэм там…
Когда арабы оделись и пошли, по приглашению хозяйки, в дом отведать индийского чайку, я поинтересовался:
– Они что, сами к тебе напросились в баню-то?
– Да, нет. Сейчас расскажу… Баян ведь сначала поступил не к нам, а на строительный факультет. Его единственного из студентов заинтересовало деревянное зодчество, хотя в Иордании, как ты знаешь, дерева нет. Отучился один год. Заявляет: «Нэт! Буду выучить русский, как Лэнин. Знать языка, который говорить хорошо, надо очэнь!».