Цитадель возвышалась над городом. Это был второй ряд стен, ещё более крепких и неприступных, чем нижние стены, тоже считавшиеся самыми надёжными среди крепостей.
Тимур двигался к Халебу, но по пути встречались другие города, и он не мог обойти их, не покорив.
За это время пришли ответы на призыв Темир-Таша — войска арабов шли на защиту города. Пришли и мужественные монголы, сородичи Темир-Таша, и войска из Дамаска, возглавленные Соданом, и воины из небольших арабских княжеств с их вождями, из городов и уделов, из Траблуса, Хомса, Хама, Баальбека, Сафета, Каллат-ур-Рума — отовсюду, откуда успели прийти. Ибн Фарух из Сафета привёл две тысячи, хотя и не велика его область, Гаиб-аддин из Траблуса пришёл с семью тысячами воинов. Будь времени больше, привели бы и войск больше, но удивительным было единодушие, с каким откликнулись и явились за столь малое время столь готовые на подвиг. Всех собралось около шестидесяти тысяч — большое воинство.
Военачальники сошлись на совет в надвратной зале, поднимавшейся над мостом через ров. С её высоты виден был весь город, все стены вокруг города, а за стенами — жёлтые, иссохшие за лето поля.
Темир-Таш, встав, постоял, присматриваясь к собеседникам. Иных он знал всю жизнь, других видел впервые.
— Враг пытался выманить Баязета, чтобы расправиться с ним без мамлюков. Не удалось. Теперь идёт на нас, чтобы расправиться с нами без Баязета. Тут дело не в одном Халебе. Тут дело всех наших арабских племён. Что будем делать?
Сидели в полутьме просторной залы тесно. Прислонились к голым камням холодных стен.
Содан был росл, смугл, подстригал усы над губой, подкорачивал карюю бородку. Круглые плечи его двигались от нетерпения ли, от беспокойства ли.
Другие — сухощавые, длинноногие, дородные, на коротких ногах, сорокалетние рядом с юношами. Между ними старик, жилистый и длинношеий, игравший чётками, положив поперёк колен широкую, в жёлтых ножнах саблю. Позвали сюда и Низам-аддина, историка, задержавшегося в Халебе проездом на какую-то свадьбу. Позвали, чтя его знатное родство.
Помолчали.
Вдруг Содан громко ответил Темир-Ташу:
— Что делать? Бить их!
Монгол из жителей Халеба повернулся к нему:
— Ещё бы! Но как?
Содан:
— Нас много. Мы сильны. Мы одолеем. Как? Увидим, но одолеем!
Темир-Таш:
— Объединение — ещё не единство. Соединиться надо так, чтоб един стал наш разум. Едино чувство, едина цель, едина воля. Только в этом наша сила. Враг перенял завет Чингисхана: «Объединившись, можно одолеть любого врага». Но враг наш следует и другому завету: «Бить врага порознь». Свои силы собрать, вражеские — раздробить. Поняли? Подумаем, как нам не дать врагу исполнить те заветы в битве с нами.
Сказал длинношеий старик, отставив к стене саблю:
— Я пришёл. Мои воины здесь. Однако много я слыхивал про сего врага. Его именуют Мечом Аллаха. Он единоверен нам. И не справедливо ли его так именуют? Ведь куда ни придёт, везде ему победа. Иран взял, Индостан покорил, взял Хорасан, Сеистан, Хорезм. Не послать ли к нему достойного человека спросить, чего хочет, чего от нас ему надо, не договоримся ли миром решить дело?
Содан перебил его:
— Кто боится, тот проигрывает. Это всегда так. Наша страна не такова, как те страны, что вы назвали. Там стены глиняные, а у нас из камня и стали! Чтоб наши стены свалить, ему и года мало! Слава аллаху, между его воинами и нами велика разница. Наши луки кованы в Дамаске, мечи у нас египетские, стрелы арабские, щиты у нас халебские. А если число его войск страшит вас, вспомните-ка о ближних городах и селениях вокруг нас. Их тысяч шестьдесят насчитается. Если каждое только по одному воину нам даст, к нашим шестидесяти тысячам ещё придёт столько же. Нас станет не меньше, чем врагов! И сражаться мы будем здесь, дома, за надёжными стенами, а те — в открытой степи, заслонившись лишь щитами из бараньих кож да верёвочными доспехами.
Но один из военачальников задумался:
— А может, отец прав, попытаться поговорить с ним? Ведь у нас жёны, дети, беззащитные люди. Мы не можем забывать об их участи.
Содан:
— Нет! Мы собрались сюда не плакать о жёнах, а решать судьбу народа. Как одолеть врага? Говорите об этом!
Один из молодых военачальников сказал:
— Ко мне прибежал человек нашего племени. Он торговец с гор. Он видел, как в горах конница врага уничтожила целое племя. Руки их не дрогнули рубить детей. Выволакивали за волосы старух из жилищ и рубили их, одни перед другими бахвалясь зверством. Нет у этих врагов смысла человеческого.
Содан усмехнулся:
— И что же?
— Чем испытать это самим, не попытаться ли?.. Ну, послать к нему кадиев. Столковаться…
— Ха! Не враг ли тебя подослал стращать нас?!
Многие рассмеялись.
Историк Низам-аддин подумал:
— Мы смеёмся тут, а судьба смеётся над нами: пока мы намереваемся, она уже знает!
После всех споров наконец решили не выходить на открытый бой, кроме как для небольших разведок, держать врага в степи, бить его, не выходя за стены.
Уходя из башни, Темир-Таш за локоть удержал Низам-аддина:
— Вы здесь гость. Уезжайте, пока есть время.
Низам-аддин тихо возразил:
— Недостойно историка писать о событиях, убегая от них.
Все эти речи в уединённой башне с быстротой стрелы долетели до слуха Тимура, он понял намерения защитников Халеба и задумался, как перехитрить их.
Когда стража на башнях Халеба увидела передовые отряды Тимура, оповещая звоном щитов о нашествии, на угловую башню городской стены поднялись арабские военачальники.
Городские ворота закрылись. Мосты поднялись. Город отделился от степи, где шла неторопливой трусцой конница врага.
Конница шла странно: не прямо на город, как ожидали в Халебе, а как бы сторонясь городских стен, как бы опасаясь их, заполняя степь перед городскими воротами.
За незваными пришельцами наблюдали спокойно, даже насмешливо. Оказалось, пришло их не столь много. Оказалось, хвалёное татарское войско не столь могущественно.
Ждали ещё войск, но, кроме тех, что пришли за день, больше никто не явился.
Наступила ночь.
Всю ночь во внутренние стены приходили жители, отдавая в неприступное место на сохранение самое ценное из своего достояния.
Темир-Таш сам следил за порядком, чтобы после ухода врагов каждый мог получить обратно то, что сдаёт. Среди жителей был страх, но начавшееся было смятение улеглось: враг оказался не силён, слухи преувеличены.
Утром удивление возросло. Оказалось, став на виду у города, пришельцы всю ночь рыли глубокие рвы вокруг всего своего стана, сооружая за рвами лёгкие заграждения из кожаных щитов, из бараньих шкур, явно надеясь больше на рвы, чем на столь нехитрую ограду.
Всю неделю Халеб смотрел, как углубляются рвы, как высоко поднимаются валы вокруг стана, но не случилось ни одного столкновения, ни единой попытки испробовать крепость халебских стен.
На ночь стан врага затихал. Не горело ни одного костра, не слышалось оттуда голосов. Лишь изредка доносилось ржание лошадей, даже собаки молчали, как заговорённые.
Когда луну не застили облака, видна была в голубом мареве серебряная безлюдная гладь степи, а на ней тёмный безмолвный стан спящих врагов. Город успокоился, и ночью здесь тоже засыпали безмятежно.
Утром из стана, как на прогулку, выезжали конные сотни. Иногда их бывало больше, иногда меньше, но никогда не выезжало много.
Однажды, высмотрев такой выезд тысячи сабель, нетерпеливый Содан вывел из города тысячу своей конницы и сам повёл её на бой. Конница Тимура, уклоняясь от боя, отбивалась, отходя к стану, и скрылась за валы.
В другой день Содан решил перехитрить завоевателей и, выследив очередной их выезд, кинулся наперерез, оттесняя их от стана. Тем пришлось принять бой, и он длился весь день с переменным успехом, но из стана не вышло им подкрепление, и, потеряв больше сотни, враги пробились назад в стан.
Понимая, что враг не так опытен и смел, как о нём рассказывали, Содан решил заманить его дальше от стана. В тот раз враг показался в большем числе, ехало тысяч пять, но Содан вывел с собой столько же, а тысячи две, возглавляемые Гаиб-аддином, обошли завоевателей и зашли между ними и станом. В тот день битва сложилась жаркая. Павших оказалось много, но с обеих сторон. От большого боя и здесь завоеватели уклонились и, едва смогли, опять укрылись за своими валами.