Но беженцы отставали, видя знакомые улицы или гостеприимные ханы, где ещё хватало места для всех.
Мулло Камар по совету спутников свернул в небольшой хан. Кара-Юсуфу с его полутора сотнями воинов и лошадьми нужен был хан побольше, и он отстал на большой торговой улице, называвшейся Прямой Путь, или, проще говоря, Большая Дорога.
Там, в хане, называвшемся Персидским, его встретил старик хозяин и, заботясь о ранах гостя, дал ему тихое жильё и послал за лекарем.
Султан-Хусейна ввели в большой дом, где прежде жил правитель города, незадолго до того переселившийся в другой, новый дом.
Ибн Вахид на собравшемся совете старейшин и дамасской знати рассказал о гибели Халеба, о битвах, в которых победа венчала вылазки из крепости, о последнем дне, когда как из-под земли выросли слоны, закованные в железо, непроницаемые для стрел, невредимые после сабельных ударов.
И наконец рассказал о клятве царевича Султан-Хусейна, явившегося защищать Дамаск, если и сюда придёт нашествие.
— Сюда не дойдут! — уверенно сказал один из улемов, правнук халифов, самоуверенный старик.
Ибн Вахид заспорил:
— А если дойдут? Надо за благое время собраться нам для отпора. Есть весть, что султан Фарадж ведёт мамлюкские войска на укрепление наших сил.
Правнук халифа упрямился:
— Этот внук обманщик. Его подослал дед.
— Нет! Тут его последняя надежда стать властителем.
Сомнения, подозрения отступили перед упорством Ибн Вахида. Его послушали. Выбрали посланцев к Султан-Хусейну с просьбой возглавить управление Дамаском и прилегающими городами.
Послали и навстречу султану Фараджу — просить его согласия на неожиданного правителя.
Раны Кара-Юсуфа воспалились. Лекарь снял пропитавшиеся гноем и кровью заскорузлые тряпки и наложил свои травы и мази.
Старый перс, хозяин хана, одинокий и шутливый старик, следил, чтоб постель больного была чиста и мягка.
Кара-Юсуф, может быть, впервые в своей жёсткой, тревожной жизни удивлённо радовался такой простой отцовской заботе.
Султан-Хусейн поселился в большом запущенном доме, построенном давно и неприютном. Пустые стены хранили следы чужой жизни. Здесь подолгу обитали прежние правители Дамаска, но Султан-Хусейн, обойдя дом, сказал своему любимцу, бродившему с ним из помещения в помещение, что это стойло недостойно истинного правителя.
— Соорудим себе дворец достойнее и подороже.
Мальчик заликовал:
— По-нашему!
Султан-Хусейн поощрил его:
— Умник!
Но неудовольствие от осмотра улеглось, едва пришли старейшины города: явились знатнейшие, множество отличных подарков наполнило угрюмый дом благоуханием, украсило сотнями редкостей.
Такой праздничной встречи, такого почёта и лестных слов внук Тимура не получил бы под присмотром дедушки.
На другой день он смотрел дамасское войско, первое войско из воинов, готовых идти на Тимура и так весело, независимо проезжавших перед правителем. Первое войско, которое он мог возглавить без соизволения дедушки, наперекор ему… После этих многочисленных, и приветливых, и мужественных всадников на лёгких лошадях под яркими чепраками, хмуры, нелюдимы, дики, проехали его полторы тысячи, которых он привёл с собой. Впервые он смотрел на них со стороны.
«Мыть их надо!» — думал он, отворачиваясь от их взглядов.
В пятницу впереди своих новых вельмож он молился в мечети Омейядов на виду у всех дамаскинов.
Мечеть блистала перед ним. Он не понимал, откуда и что здесь блистает. Он ещё не различал почтенных людей, молившихся вокруг, не знал их имён, не внимал молитве, а только, подражая молящимся, то падал на колени, то вставал и стоял с покорным лицом, заодно со всеми предавая себя воле аллаха.
Но когда после молитвы шёл через обширный двор между расступающимися дамаскинами, овладел собой и шёл твёрдо и царственно, как истый правитель.
Дамаскины смотрели на него и надеялись как на верную защиту от нашествия и от гибели.
Следующая пятница для правителя не наступила: к старейшинам Дамаска прибыл посол амира Тимура Гурагана Худайдада.
Сопровождавшее Худайдаду войско не показалось ни большим, ни опасным: в то беспокойное время послы приезжали всегда с большими караванами, с крепкой охраной. Их всех впустили в город, и воинам не мешали разбрестись по городу, полюбоваться базарами, мечетями, встретиться со своими соратниками из воинов Султан-Хусейна.
Старейшины Дамаска вышли из ворот для встречи посла. Худайдада с Бурундуком во главе своего каравана, вёзшего подарки, въехал в город.
Послам дали день для отдыха и сборов и в назначенное время почтительно приняли их у главы мусульман Дамаска, сидевшего среди улемов, высших военачальников и городской знати. Правитель города царевич Султан-Хусейн не был зван сюда и, упоенный своей властью, развлекался дома. Накануне ему послали для новых забав то, что он любил.
Глава дамасских мусульман встал, принимая Худайдаду, что означало высшее почтение к пославшему его амиру Тимуру Гурагану. От своего Повелителя Худайдада передал поклон и привет.
— И ему мир! — ответил хозяин.
Подарки порадовали щедростью дарителя, красотой и выбором.
После общей беседы многие из дамаскинов вышли. Посол заговорил:
— Нечего зря чесать язык, он нужен, чтоб говорить о деле.
Муфтий предупредил:
— Дела человеческие на ладони аллаха.
Худайдада оказался настойчив:
— Пускай и он послушает, что у нас за дела.
— На то его воля, милосердного, милостивого.
— Воля его, а сговор нам нужен твёрдый.
— Что решим, скрепим молитвой и словом.
— И делом.
Муфтий согласился:
— И делом!
— А дело такое, — спешил Худайдада, — отдайте-ка нам беглого царевича, коего тут притулили.
— А будет ли его воля? Он правитель наш.
— А кроме его воли есть и покрепче воля — воля Повелителя амира Тимура Гурагана. Один он знает, куда ему вести войско, в сторону ли, мимо ваших ворот, а может, в ваши ворота.
— Наши ворота крепко заперты.
— И не такие запоры ламливали.
— Бывают запоры крепки, да стены глиняны.
— Это у Халеба-то глиняны?
— Халеб обманом взят.
— Обман тоже сила.
— Своих правителей Дамаск никому даром не выдавал.
— Кто ж говорит! Зачем даром? Баш на баш.
— Это что значит?
— Первое. Повелитель услуг не забудет, Дамаск не тронет, опасений у вас быть не должно. Нешь это мало — от цельного наибольшего города отказаться? Столько сокровищ оставить вам?
— Ну какие же у нас сокровища?!
— Не беднись, знаем сами. Второе. В знак, что вас обижать не хочет, отдаёт наипервейшего вашего полководца Содана. А другого такого у вас нет и не видно. Не дал бы, задумавши на вас напасть. Прямая выгода сменять беглого вояку на столь именитого воителя. Мы ему цену знаем. Сами б взяли такого, да мысли его при вас, а не с нами заодно.
— Султан-Хусейн царевич, внук амира Тимура Урагана…
Худайдада с обидой поправил:
— Гурагана.
— А то ещё выше!..
— Так вот… А останется при вас сей царевич, силой возьмём. Тогда и весь ваш Дамаск зашатается. К тому ж третье. На глазах у вас героя Содана разрубим нонче же к вечеру на четыре четверти и кинем тут для обозрения. Поглядите, мол, чего вам ждать от нас за неприязнь и самонадеянность. Я, помилуй аллах, не грожусь, о деле говорю. Вот и смекайте, с чем нам от вас ехать — с беглецом ли на поводу, с гневом ли на сердце?
Ибн Вахид, дождавшись разрешения от муфтия, спросил:
— А чем вы докажете, что без царевича нас тут оставите в покое?
Худайдада обиделся:
— А клятва?
— Клятву ваш Повелитель и Сивасу давал.
— А как дано, так и сделано: ни единой капельки истинно мусульманской крови там не пролил.
— Да и в живых не оставил.