– И его тоже. Вернее, его в первую очередь, – сразу посерьезнел Марвитц, – я ему знаешь как обязан? Кому хочешь за него горло порву.
– Ну, чем обязан, я догадываюсь, – криво усмехнулся Сэм. Да и чего гадать, известное дело, избавил от неприятностей с гестапо самого Марвитца или семью его, а может, даже из какого-нибудь концлагеря вытащил. Немецкие лагеря вещь суровая, как он слыхал, там такие шутки шутят, что вороны кости таскать не поспевают.
– Ни черта ты не догадываешься. О подобном тебе и знать-то не дано, хоть ты будь семи пядей во лбу, – буркнул Марвитц и вроде обиделся.
– Ну, не дано так не дано, – поспешно согласился Сэм, ссориться совсем уж было ни к чему. – А в каком ты чине? – спросил он просто так, чтобы поддержать беседу и дать возможность Герхарду похвастаться хоть бы и званием.
– В чине? – и тут Медведь-Марвитц снова захохотал. – Говорю ж тебе, ни на пфенниг понятия не имеешь. Нет у нас чинов, не положено нам, только номер. У меня первый, например.
– Кому – вам? – несколько обалдело спросил Сэм. И так и представил себе: все население базы без чинов ходит с номерами. Бред какой-то.
– «Кому-кому»! Как бы тебе сказать, – Марвитц немного растерянно почесал пятерней макушку. – Нам – то есть охране. Мне, Лис да еще Волку.
– Какому волку? Тому, что выбегал нас встречать? – ради смеха подначил его Сэм.
– Ему самому, – рассеянно кивнул Герхард, но тут же и поперхнулся: – Совсем ты меня с толку сбил. Волк – парнишка из охраны, моя правая рука. А это только прозвище у него такое.
Однако, несмотря на недоразумения, разговор их вдруг сделался Сэму тревожен. И он поспешил перевести стрелки. Черт с ним, с Марвитцем, если ему так нравится лизать сапоги своему Великому Спасителю Лео, все же главное – собственно Герхард никакой не эсэсовец, уже это утешает. Значит, Сэм в нем не сильно ошибся.
– Я чего пришел, – вдруг вспомнил Медведь о цели своего визита. – Ты ходить-то можешь?
– Могу, наверное… Нет, чего это я! Могу, конечно! – поспешил с ответом Сэм. А в голове проносились мысли: «Могу, не могу. Лишь бы выйти отсюда. Неужели позволят?»
– Вот и я им сказал. Хватит тебе валяться. Для такого человека это же верная смерть, когда его в немощные силком записывают. Подумаешь, голова закружилась! Так у нас здесь знаешь какая высота? И воздух свежий. От него, как от самого крепкого вина, пьянеешь. Правильно я говорю?
– Абсолютно. Рана давно зажила, а с контузией уж как-нибудь справлюсь. Лишь бы встать, – охотно поддержал Сэм доброе намерение своего гостя.
– Вот и вставай. Я уж велел на тебя в столовой накрыть. Хочешь, сейчас и пойдем?
– Хочу, конечно. Только вот одежда, – Сэм огляделся по сторонам.
– После получишь. Штаны на тебе есть, сапоги под кроватью, как я погляжу. Бери мою шубу, а я уж так добегу. После, как откушаем, покажу твое новое местожительство. То-то будет сюрприз, – и Марвитц привычно захохотал.
Сэм не стал даже спрашивать, что за сюрприз, подхватился с койки, будто ему кто дал под зад хорошего пинка. К тому же, если сюрприз на поверку выйдет гадостью, чего об этом знать заранее и портить себе настроение, а если обернется по-хорошему, так тем паче, лучше отложить на потом. Сейчас все равно он не способен возрадоваться больше, чем при мысли – его, наконец, выпускают из опостылевшей крысиной норы.
Сэм, на удивление себе самому, бодрой трусцой добежал вслед за Марвитцем до длинного барака общей столовой. Заметала легкая метель, порывами, будто заигрывала. Небо кокетливо спрятало нежное и раннее солнце в клочковатых, снежных тучках, под сапогами скрипело и скользило, и вообще, жизнь вдруг стала прекрасна. Голова кружилась немного, не без того, но Сэм постановил себе не обращать на это никакого внимания. Он даже со вкусом, впервые за последние недели, поел и попил. Правда, в стакан ему пожаловали только чаю в отличие от Марвитца, который для настроения хлебнул налитой на палец, прозрачной, как вода, жидкости. Судя по крайне резкому запаху, чистого спирта. Но Сэм ни на что такое не претендовал, здоровье еще не позволяло ему рискованных экспериментов. Ничего, все впереди.
В столовой они сидели в одиночестве, если не считать пугливой молодой девушки, торопливо носившей им на подносе завтрак и чай. Сэм задержал ее ласково за руку, уж очень миленькая, спросил, как зовут.
– Гудрун Паули, герр лейтенант, – мягким застенчивым голоском произнесла та и заспешила прочь. (Надо же, девчоночке известно, в каком он, Сэм, звании!)
– Хорошенькая! – не удержался от комментария Марвитц. – Повар нашей базы, зови ее просто Гуди. Ее все так зовут, – и Медведь лихо подмигнул убегавшей девушке.
Повариха почему-то побледнела, будто от испуга, и Сэму показалось, она подняла непроизвольно ладошку, как бы желая сделать охранительный жест.
– Смотри, руку откушу, – коротко, но совсем не зло, напротив, с добродушной подначкой предупредил ее Марвитц. Словно играл в какую-то игру. И погрозил пальцем.
Странно, но на Гуди эта угроза произвела совсем обратное впечатление. Она неожиданно улыбнулась, даже покраснела немного, как если бы Марвитц сказал неприличную вольность, и прыснула бегом в подсобное помещение. Ладно, Сэм сделал вид, что не обратил внимания.
– А почему мы с тобой одни? Карантин, политический и моральный? – спросил он, оглядев пустые столы. – Я вроде как в изоляции, а ты при мне надзирателем?
– Больно надо, – усмехнулся Марвитц. – Зеленый ты еще, да и много чести. А нет никого, потому что заняты люди. Кто чем. У нас все ранние пташки, и плюс дисциплина. Это я так, с тобой за компанию по второму разу зашел. Ну, да ничего. Мне все впрок.
Плотно позавтракав, они снова вышли на воздух. На усилившемся ветру холод пробирал даже через запахнутую шубу, но, кажется, Мартвитцу и это представлялось нипочем. Хотя на нем-то как раз шубы не было, один лишь грубой вязки свитер. Он превесело гикал, похлопывал себя по бокам, словно пробки вышибал из шампанского, толчками в спину подгонял Сэма, чтобы не зевал по сторонам. Так они дошли до одного из белых бараков, особо ничем не примечательного на вид. Внутри оказался знакомый по планировке коридор, только без памятных ведра и щетки, зато с самодельным умывальником и раскаленным медным «титаном», греющим воду и мирно пыхтящим в тупичке-нише. Несколько фанерных дверей, даже без замков, одна неплотно прикрыта. И никаких тебе надписей и обозначений, разве сиротливый график, начерченный кое-как карандашом и прихлопнутый к стене желтым пятном канцелярского клея, судя по всему, поочередных дежурств в местах общего пользования.
– Меня теперь здесь держать будут? – задал Сэм логичный вопрос. Помещение в целом ему понравилось. И уютный запах, совсем даже не казарменный, и не душная теплота.
– Что значит держать? Ты зверь, что ли? – нахмурился вдруг Герхард. – Никогда больше не говори так. Жить здесь будешь. В комнате на двоих. А если не понравится, можешь и поменяться. Хотя это вряд ли, – загадочно сказал ему Марвитц и заулыбался.
Таковы были неожиданно приятные вести. Значит, Сэма вывели из-под ареста и позволяют проживать на относительной свободе даже с соседом. А может, ареста вовсе не было? И Сэм что-то неправильно понял?
Они вошли в одну из дверей. На ней и вправду не имелось и подобия замка, только хлипкий засовчик изнутри, видимо, должный обозначать право на интимность. И сразу Сэм явственно ощутил знакомый уже запах карболки и дешевого коньяка, а на примитивно сколоченной тумбочке возле соседней кровати увидал до боли знакомую фляжку.
– Ага, угадал! – совсем развеселился Герхард. – Он это! Он самый! Его клистирное сиятельство, судовой врач Линде! Все умолял, чтобы тебя непременно к нему! И Великого Лео убеждал, что вы приятели! Ну, он и выпить не дурак, наш старина Эрнст, я тебе скажу. Уж на что здесь каждый через одного может похвастать этим талантом, только доктор самого бригадефюрера переплюнул.
– Все! Конец мне! – нарочито трагическим тоном продекламировал Сэм. – У вас на базе, говоришь, дисциплина? Теперь здесь случится первое преднамеренное убийство! Или скажи Линде, чтобы вылил весь свой коньяк либо подарил твоему гауптштурмфюреру для пыток злоумышленников. А я пас!
– Коньяк действительно дрянь, – согласился с ним Марвитц. – Хотя, кажется, запас у доктора подходит к печальному концу. А ты вот что. Если полезет Линде со своей манеркой, сразу зови меня. Я уж ко всему привычный, что бы ни пить.