Он действительно научил меня и моих людей владеть ножом. Впрочем, самому ему это искусство не спасло жизнь: в самой жуткой рукопашной схватке под Демянском неизвестно откуда свалившийся в наш окоп русский пехотинец одним ударом приклада вогнал ему стальные зубы в горло. Русского я тут же застрелил, но моряк уже был мертв: от страшного удара нижнюю челюсть буквально вырвало, приклад русской винтовки застрял у моряка в глотке, и он напоминал удава, собирающегося переварить откровенно несъедобную пищу.
Интересно, на кого буду похож я в ближайшие полчаса?
Петруха вывел меня на точку сбора. Люди Первушина сидели под разбитым молнией старым дубом и курили, лениво переговариваясь ни о чем. Увидев меня и Петруху, они даже не попытались вскочить, а лишь с интересом наблюдали за нашим приближением.
— Бросьте свои винтовки как можно дальше и продолжайте курить, — посоветовал я. — И ты, Петруха, присоединяйся к ним. Где Первушин?
Один из бойцов кивнул в сторону подлеска, и я пошел туда.
Первушин стоял перед тонкоствольной сосной, к которой была привязана Марта, и занимался тем, что по лоскуту срезал с нее одежду. Она уже была практически полностью обнажена, но кричать не могла: во рту ее виднелся кляп.
Я приблизился шагов на десять, и в этот момент Первушин обернулся.
— О-о! Майор! — нехорошо заулыбался он. — Присоединяйся! Девка всем даст! Вот такой конкретный факт налицо.
— Освободи девушку! — велел я.
— Эх, неправильно сказал! — огорчился Первушин и выхватил из — за пояса пистолет.
Но я был готов к этому. Первушин встал на редкость удачно: стандартная дистанция для метания ножа, увернуться некуда… Тяжелый, добротно сделанный нож со свистом разрезал воздух и вонзился ему под кадык: получилось лучше, чем на тренировке. Первушин издал странный квакающий звук и повалился на траву. Пистолет выпал из его руки, так и не пригодившись владельцу. Я оглянулся: бойцы столпились у меня за спиной, даже не пытаясь напасть. Стая, лишившаяся вожака, мгновенно превратилась в стадо.
— А ну, пошли отсюда! — негромко, но веско велел я.
Они суетливо бросились выполнять приказание, и через мгновение лишь качающиеся ветви напоминали об их присутствии.
Я подошел к Марте и освободил ее рот от кляпа.
— Не смотрите! Стыдно! — хрипло простонала она, не в силах прикрыть наготу.
Я вынул нож из горла Первушина и обрезал веревки. Подхватил Марту и бережно завернул ее в валявшееся рядом с деревом одеяло, в котором ее притащил сюда Первушин.
— Все в порядке, девочка моя, все в порядке, — прошептал я ей на ухо и понес к дому.
Доктор уже был на ногах. Повязка на его голове пропиталась кровью, но кость, как видно, осталась цела.
— Доктор, займитесь Мартой, — сказал я, бережно укладывая девушку на диван. — Вроде она невредима, но пережила сильное потрясение.
— Сейчас я ей спирту дам, — засуетился доктор. — Как удачно, что вы не дали этому охломону унести бутыль со спиртом: это мой последний запас!
— Ну вот, легкая противошоковая терапия проведена, — удовлетворенно констатировал доктор, влив содержимое мензурки в рот Марты. — Сейчас спирт подействует, а пока на вот…
И он укутал Марту, которую всю трясло, вторым одеялом.
— Голубчик! — обратился он ко мне. — Посмотрите, что там у меня с головой.
Я размотал бинт, осторожно срезал пропитавшиеся кровью волосы. Приличная шишка, приклад сильно рассек кожу.
— Сможете стянуть края раны? — спросил доктор. — Иголка и нитки вон там, в шкафчике.
— Разумеется, — ответил я. — Пару раз приходилось этим заниматься.
— Ну и отлично! — обрадовался доктор. — Приступайте, голубчик!
Я стянул рану на голове несколькими стежками, обработал края йодом и снова наложил повязку. Доктор морщился, но даже не стонал: потрясающее терпение! Я бы в процессе этой процедуры как минимум пару раз выругался бы.
Марта уже перестала дрожать, ее глаза заблестели: спирт оказал свое магическое действие.
— Спасибо, голубчик! — поблагодарил доктор. — Проводите Марточку в ее комнату. А я пойду проверю, как там завтрак.
Марта попыталась встать, но я жестом остановил ее.
— Постойте! Куда вы? На вас и одежды нет!
Марта покраснела. Я подхватил ее, по — прежнему закутанную в два одеяла, и понес в ее комнату. Уложил на кровать и сказал: