Выбрать главу

— Задержание фройляйн Редлих было преждевременно, — сухо заметил я.

— Она работала в моем аппарате! — воскликнул Штраух. — Ладно, она попалась на выносе бланков. А сколько секретных материалов она могла вынести за это время? Разумеется, мы не вычислили ее связи, но не арестовать разоблаченного вражеского агента в сложившейся ситуации было просто невозможно!

— Понимаю… И если эта Редлих действительно была агентом той самой диверсионной группы, которую мы ликвидировали, то в таком случае вы поступили правильно: группа уничтожена, начальник разведки группы Федорцов погиб и в любом случае на связь к Редлих никто не пришел бы, — заметил я. — Если она признает этот факт, то дело действительно можно закрывать. Что касается ее связей… Вы понимаете, что агент ее уровня мог бы использовать сожителя для экстренной связи с группой, но уж никак не для расклеивания каких — то листовок? По — моему, это очевидно! Если Крыжевич говорит правду, то он — отработанный материал и больше на связь с ним никто не выйдет. Ну, а остальные… Согласитесь, что покупка на черном рынке килограмма муки и починка часов сами по себе не являются не то что доказательством, но даже материалом для расследования.

— И что же вы, Герлиак, порекомендуете нам с вершин своего сыскного полицейского опыта? — нетерпеливо спросил Штраух.

— Надо плотно поработать с Редлих на предмет дачи ею чистосердечных показаний, — ответил я.

— С какой стати ей давать показания, если она в любом случае отправится на виселицу? — недоверчиво поинтересовался Штраух.

— А это уже конкретный вопрос конкретной профессиональной работы, — усмехнулся я. — Вы судите с точки зрения объективного факта и формальной логики. А здесь есть человек в конкретных обстоятельствах и со своей собственной, зачастую парадоксальной логикой.

— Я соглашусь с вами, Герлиак, если из Редлих вы сумеете получить показания, позволяющие результативно закрыть дело, — заметил Штраух.

— На том и договоримся! — решительно заявил я. — Выписывайте мне пропуск в тюрьму, чтобы я смог побеседовать со всеми фигурантами дела. Если через неделю я не получу признательных показаний Редлих, то можете всех подозреваемых отправлять на виселицу в порядке рутинных репрессий. Но я должен работать один и без всякого вмешательства со стороны.

— Договорились, — охотно согласился Штраух. Еще бы, если из Редлих ничего не удастся выжать, то он сошлется на меня, как «приглашенного» опытного профессионала.

* * *

Прежде чем беседовать с фигурантами, я тщательно изу — чил дело. В принципе Штраух вполне правдиво его изложил: Крыжевич сожительствовал с переводчиком минского СД Мартой Редлих, а общалась она только с сотрудниками по работе, с прачкой, стиравшей белье для нее и Крыжевича, с базарной торговкой, достававшей ей за щедрую (кстати, слишком щедрую для переводчицы СД) плату дефицитные продукты питания и одежды, с владельцем часовой мастерской, в которой кроме часов чинили также керосинки, продавали самодельные зажигалки (очень ценные в условиях дефицита спичек), а также заправляли пресловутые керосинки и зажигалки горючим. По сути, торговку и часовщика можно было осудить лишь за спекуляцию, и в силу этого они были малоинтересны.

Крыжевич, судя по всему, не удовлетворился ролью сожителя и вошел в контакт с какой — то подпольной группой, распространявшей пропагандистские листовки. Он утверждал, что попался уже на второй расклейке, и я не видел оснований ему не верить: редкостный простофиля, с которым явно не шли на более глубокий контакт именно по причине его тупости и ограниченности. Кстати, вполне понятно: тупой придурок гораздо опаснее беспринципного предателя, поскольку в действиях последнего всегда есть логика, которую можно предугадать, а придурок действует по глупому наитию и в силу этого труднопредсказуем, а потому и более опасен.

Но вот Марта Редлих… Почему после разгрома Польши она оказалась на территории, оккупированной Советами, а не Германией? Да, едва началась война, поляки кинулись истреблять немцев: их убивали сами местные жители, их соседи; без всякого огнестрельного оружия забивали насмерть колами, рубили топорами и лопатами, закалывали вилами и косами. Я сам, находясь в Польше, видел последствия этого спонтанного геноцида своими глазами и понимал немецких беженцев, бежавших от жуткой смерти куда глаза глядят, бросив хозяйство и дома. Только в большинстве своем они бежали на запад. Почему Марта Редлих бежала на восток? У нее не было здесь ни родственников, ни знакомых. Она показала, что весь 1940–й год жила в Волковыске, но брошенный в панике отступления русскими архив городских властей Волковыска показал, что она не удосужилась пройти регистрацию. А в условиях советского режима это приравнивалось к преступлению. Почему она этого не сделала?