— Все, что мне было нужно, он уже рассказал, — пояснил я. — Теперь мы его просто гоним по конвейеру до конца. Прикажи Флюгелю подготовить на шесть утра расстрель- нз'ю команду.
После ужина я зашел в карцер гауптвахты. На голых досках топчана распластался Земелин. Крюгер неплохо поработал над ним, но похоже, что смерть от побоев ему не грозила.
— Ну что скажете, Земелин? — спросил я, закуривая. — Вы готовы рассказать о вашем задании?
— Я все рассказал, господин офицер, — с усилием зашевелил Земелин разбитыми губами. — Да как видно зря. Дурак я! Не обратился бы к вам, так уже отдыхал бы на Небесах. Не знаю, попаду ли на Небеса или в ад, но куда бы я ни попал, уверен, что там нет СД, — значит, там в любом случае лучше, чем здесь. И жалею, что невинных людей вам на растерзание выдал. Умру с этим грехом… не знаю только когда.
— Ну, это я вам могу точно сказать, — улыбнулся я. — Еще до рассвета вас выведут во двор, поставят к глухой стене и расстреляют. Считайте, что я подарил вам лишние сутки жизни.
— Спасибо, — сделал попытку улыбнуться Земелин, но закашлялся и сплюнул кровавый сгусток.
— Не стоит благодарности, — заметил я, повернулся и вышел из камеры.
— Следите за арестованным в оба, — приказал я дежурному. — Если он не доживет до утра, я вас отправлю под трибунал.
— Да, штандартенфюрер! Вам не о чем беспокоиться.
Без четверти шесть я уже стоял во дворе гауптвахты. Флюгель построил расстрельную команду, я дал ему последние указания. Двое солдат вывели Земелина, поставили его к стене и завязали глаза черной повязкой.
— Не надо повязки, — попросил Земелин.
— Таков порядок, а порядок нельзя нарушать, — строго пояснил я.
Земелин замер, судорожно втягивая ноздрями холодный осенний воздух.
Флюгель дал команду, и грянул залп. Пули ударили в стену, выбивая кирпичную крошку. Я знал, что солдаты, выполняя мой приказ, целились выше головы Земелина на метр. Но Земелин упал как подкошенный. Обеспокоенный Флюгель подбежал к нему, сдернул повязку, похлопал по щекам, пощупал пульс.
— Он жив, штандартенфюрер, — с облегчением сообщил мне Флюгель. — Просто обморок.
Я неторопливо подошел к Земелину и склонился над ним. Земелин открыл глаза и недоуменно уставился на меня.
— Где я? — прохрипел он.
— На Небесах! — рассмеялся я. — Как видишь, ты ошибался, Земелин: и на Небесах есть СД!
— Не принимайте это близко к сердцу, Земелин! Я же должен отчитаться перед руководством, почему взял на службу в спецподразделение СД партизанского разведчика. И не переживайте насчет трех выбитых зубов: вам вставят новые за счет СС. У нас в СС отличные стоматологи!
Мы с Земелиным сидели в моем кабинете и завтракали.
— Четыре, — сказал Земелин, осторожно пережевывая вареное яйцо и морщась от боли.
— Что? — не понял я.
— Четыре… четыре зуба мне выбил ваш костолом, — пояснил Земелин.
— Да хоть все! — рассмеялся я. — СС не обеднеет, даже если вставит вам тридцать два золотых зуба! Пейте коньяк, Земелин! Отличный коньяк, французский. И кофе настоящий, бразильский. Пейте!
— Спасибо, штандартенфюрер, — ответил Земелин, залпом выпивая рюмку коньяка.
— Вам очень повезло, Земелин! Вы вовремя выбрали правильную сторону. Рейх силен как никогда, немецкие войска вышли к Волге, и уже никто не остановит победного марша нашей армии. Самое позднее, к следующему лету мы дойдем до Урала и Москву даже не понадобится штурмовать: столица большевистской империи падет сама, как перезрелый плод, а Сталин застрелится в своем кремлевском кабинете, хотя я думаю, что он уже сбежал в Сибирь. И те, кто успел послужить победе рейха, получат свой кусок. Разумеется, сто миллионов украинцев, белорусов и русских — это слишком много для новой объединенной Европы. Фюрер приказал оставить здесь не более тридцати миллионов славян. Но вы и ваши дети, благодаря вашему своевременному переходу на нашу сторону, смогут вкусить плоды победы германского оружия и стать частью великой европейской цивилизации! Сегодня великий день: вы получили право для себя и своих детей стать цивилизованными европейцами и отныне трудиться не для преступного большевистского режима, а на пользу великого рейха. Фюрер блестяще выполняет свою историческую миссию: объединение Европы! И сама История, само Провидение — на его стороне.
Я обычно не произносил пропагандистских речей, но на этот раз остался доволен собой. Похоже, что Земелин не оценил моего ораторского искусства: у него болели корни выбитых не в меру старательным Крюгером зубов.