В теплых словах выразила и царица надежду на лучшие дни: "Они грядут на смену злоключений, как вестники весны".
Расправив лечаки, ниспадавшую жемчужной пеной, и сдержанно улыбаясь, Русудан выразила признательность за внимание к семье Георгия Саакадзе:
- Уповаю на справедливость судьбы! И если вновь засияет солнце на нашем пути, то Моурави сумеет доказать, как высоко ценим мы гостеприимство царя царей и царицы цариц.
- Сколь приятны мне твои речи, госпожа Русудан! И я уповаю на меч Георгия Саакадзе! А обещание свое сдержу: царевна Хварамзе, благословенная гелатской божией матерью, будет женой отважного витязя Автандила, сына Великого Моурави.
- Возжелала я, моя Русудан, пожаловать тебя малым пиром, дабы царь Имерети Георгий Третий мог объявить придворным свою волю, а католикос Малахия благословить царевну Хварамзе.
Русудан про себя усмехнулась: "Сильно изнурил вас Леван Дадиани! Едва владеете собой, чтобы не закричать на все грузинские земли: "О-э! Мы можем спать в своей золотой палате, никого не устрашаясь, нас защищает меч Великого Моурави!" - и твердо сказала:
- До конца своих долгих лет, служа тебе мечом и сердцем, мой Автандил не сможет расплатиться с тобою за прекрасную царевну Хварамзе. Но отложим радостное пиршество до более счастливого для нас времени, ибо примем мы высокую милость только в тот день, когда Моурави мечом и умом вновь обретет свое могущество, свое право называться первым обязанным перед родиной.
Слегка разочарованно выслушал царь гордо выпрямившуюся Русудан. Но царица восхитилась: "Вот с кем сладко будет моей Хварамзе".
Выражение лица Русудан ясно говорило, что продолжать разговор бесполезно. Нет, не такова жена Великого Моурави, чтобы унизить себя, приняв в черные дни предложение царя породниться. Даже цари должны считать за честь быть в родстве с Георгием Саакадзе!
О Базалети знала Русудан все. Но тяжелые вести не меняли характера бесед ее с царицей, а княгини все более испытывали в ее присутствии какую-то робость и, зная о частых посещениях гонцов, не решались расспрашивать.
Никто не видел Русудан ни вздыхающей, ни жалующейся, как и не видел ее притворно смеющейся.
И вот в одно ничем не примечательное утро прискакал Омар, последний гонец! Он щурился, как от рези в глазах, будто что-то хотел разглядеть, но мешал густой туман. Бурка его разодрана в клочья. Он был голоден, но с трудом отломил и проглотил кусок лепешки. В его хриплом, срывающемся голосе звучала безнадежность.
В эту ночь картлийки не спали...
Колокольный звон плыл над Кутаиси. Над четырьмя башнями куполовидного замка реяло темно-голубое знамя Георгия Третьего. Яркое солнце заливало купол храма Баграта, где только что закончилась торжественная литургия по случаю возвращения наследника царя Имерети невредимым. Свита, окружив царевича Александра, Кайхосро Мухран-батони, Автандила и всех "барсов", направилась к выходу.
Восемнадцатиоконная палата наполнилась разодетыми придворными. Предстоял воскресный обед в честь Великого Моурави. У главного входа толпились азнауры, затянутые в атлас и бархат. Ожидали появления царевича Александра.
Шептались княгини:
- Как молодой олень, красив Автандил!
- А наша царевна Хварамзе не напоминает ли нежную газель на горном утесе?
- И не цветет ли, подобно неувядаемой розе Эдема?
- Заметили, княгини, как побледнел Автандил, увидев нашу царевну?
- Я другое заметила.
- Если заметила, почему таишь, княгиня?
- К слову не пришлось.
- А теперь?
- Теперь прямо скажу: Моурави пытливо, точно оценивая покупаемый замок, смотрел на царевну Хварамзе.
- Избегай неудачных сравнений, Саломэ, теперь никто замок не покупает, так берут...
Княгини рассмеялись.
- Тебе ли, Фати, это не знать! Ведь твой князь...
- Э, княгиня, мы должны радоваться, если у мужей длинные шашки...
- Дорогая, не смеши! - под общий смех вскрикнула молодая Медея. - Кто не знает, что длинная шашка самую неприступную крепость достанет. Вот Отия...
- Достал... скажем, твою твердыню.
- Имэ! - фыркнула смешливая княгиня Эсма, прикладывая к губам золотистые букли.
Обрывая неприличный хохот, княгиня Тасия, полуприкрыв густыми ресницами искрящиеся глаза, чуть нараспев протянула:
- Богом возлюбленная и смиренная сердцем царица возрадует нас веселой свадьбой.
- Хлынет поток милостей.
- Не на всех...
- А ты предстань просительницей.
- И то верно, царица никогда не отталкивает бьющих ей челом.
Княгини вновь засмеялись. Пожилая Абашидзе, поджимая тонкие губы, покосилась на вечно недовольную Мхеидзе, прозванную за желтизну щек "пергаментом". Ежедневно досаждая какими-то просьбами то царице, то митрополиту Захарии, то стольнику царицы, она всегда боялась что-либо упустить и считала, что никто не смеет забыть о ней хотя бы на один час. И достигла обратного: при ее появлении все спасались бегством, кто куда мог.
- Для тебя, княгиня, - как бы вскользь проронила Абашидзе, - дверь просьб, открывшись, уже не в силах закрыться, так как, подобно голодным баранам, в нее всем стадом врываются твои домогательства.
- Ха-ха-ха!..
- Хи-хи-хи!..
- Нато всегда развеселит!
На другом краю ковра, отливающего серебром, шептались князья, затянутые в парчовые кафтаны турецкого покроя:
- Сейчас Моурави опровергает запутанные доводы дьявола.
- Не опасно ли, князья? Ведь Моурави после женитьбы его сына на царевне ближе светлейших станет царю!
- Видно, ты, князь Инасаридзе, больше всех опасаешься: не успел узнать о поражении Моурави на Базалети, как распорядился новый виноградник закладывать.
- Невзирая на то, что твое владение у самых болот Самегрело! - под одобрительные возгласы князей добавил князь Аслан, в своем фиолетовом наряде с алмазными запонами похожий на красивого, но опасного жука.
- Горе нам, беспредельно грешным! Нет у Моурави больше ни сына брачного возраста, ни дочери!
- Иначе князь Сехниа поспешил бы женить своего разбойника Заала. Видали, как увивается вокруг меча Моурави? Чем не медведь, почуявший мед? И, ошарашенный дружным смехом владетелей, казнохранитель Татаз всполошился: - А что? Разве я лишнее сказал?
Князь Аслан поспешил успокоить друга, конечно, в пику князю Сехниа, с которым вел многолетнюю тяжбу из-за тутовой рощи: