Семушкин сидел за столом в кабинете начальника госпиталя, как о том говорила табличка на двери, внимательно просматривал списки раненых. Против каждой фамилии стояла пометка Петрова. Легких раненых не было. Ампутированные конечности, осколочные и пулевые ранения в голову, в грудь, в брюшную полость. Из ста шести человек только двадцать два могли идти с помощью и при поддержке здоровых людей. Остальные — лежачие. Светлов пригнал тридцать подвод. Мало, если даже учесть, что некоторые раненые могут ехать сидя в телегах. Лежачих много — вот в чем дело. С таким обозом не поскачешь в лесу по бездорожью. Если навалятся немцы, если идти придется, оставляя горячие следы.
Темнело. Долгие осенние сумерки опускались на лес. За окном падал и падал снег. Шел он густо. Видны были только близстоящие деревья да очертания строений бывшей школы, двор с подводами, с людьми, хлопотавшими возле лошадей. В кабинет вошли Светлов и Шувалов. Иван Захарович объяснил обстановку. От лесной оздоровительной школы до Баева болота сорок семь километров. Раньше так считалось, до прихода оккупантов. С оккупацией, когда дороги контролируются, расстояние значительно удлинилось. Пробираться придется по целине, реки переходить вброд. Не исключено, что уже сегодня немцам известно о существовании госпиталя. Нападения можно ждать в любое время, а начинать эвакуацию нельзя. Семушкин показал командирам список раненых.
— И все-таки я считаю, что мы должны немедленно подниматься и уходить, — сказал Светлов.
Шувалов молчал.
— Во всех случаях, — продолжал говорить Светлов, — нам придется пересекать дорогу Вязьма — Лиховск, иначе к Баеву болоту мы не попадем. Эту дорогу гитлеровцы перекроют сразу, как только узнают о нашем движении. Что тогда? — спрашивал Светлов. — Гибель всего обоза? Потеря всех раненых?
— Да, но часть раненых мы потеряем, если двинемся немедленно, — напомнил Семушкин.
Шувалов молчал.
— Война есть война, — сказал Светлов. — Когда выставляются заслоны при отводе войск, людей посылают на смерть, чтобы сберечь основные силы.
В словах Светлова была логика. На войне приходится жертвовать частью, чтобы уберечь целое. Но на войне должно быть, есть и всегда было особое отношение к раненым. Об этом он и напомнил Светлову.
Шувалов молчал. Семушкин разглядывал карту. Он был далек от мысли, что Светлов беспокоится о собственной судьбе. Думал он и предлагал действовать по схеме, им самим не раз проверенной, когда он вел людей из окружения.
— Мы потеряем больше, если задержимся, — стоял на своем Светлов.
— Потеряем или можем потерять? — спросил Семушкин. — Выходить немедленно — обрекать тяжелораненых на верную смерть, так сказал врач. В задержке есть риск. Но есть и надежда. Мы все-таки исходим из вероятного предательства Глушкова. Мы не должны забывать и о том, что госпиталь в стороне от дорог. Я не сомневаюсь, что гитлеровцы придут сюда, вопрос — когда?
— А если сейчас? В ночь или утром?
— Придется принять бой, — объяснил Семушкин. — Мы подготовились. Оборудованы позиции, устроены завалы, подходы к госпиталю заминированы.
— Этого хватит на несколько часов, — возразил Светлов.
— Как раз, чтобы добраться до дороги и пересечь ее с обозом раненых, — сказал Семушкин.
— Я и говорю о дороге, — настаивал на своем Светлов. — С таким обозом разве ее перейдешь?
— Жить, конечно, всем хочется, — подал голос старшина Шувалов.
Сказал и замолчал. Не понять — за немедленную он эвакуацию раненых или против. Долгий путь проделала группа Шувалова. Встретился госпиталь — остались. Готовились драться с немцами. Но надежда растет с появлением шансов.
— Совесть тоже надо иметь, — все так же глухо продолжал говорить старшина. — Мы, когда на госпиталь наткнулись, тоже решали: дальше идти или оставаться. Остались. Как жить потом, если уйти.
— Вы за то, чтобы ждать? — спросил Семушкин.
— Каждый раненый вправе надеяться на жизнь, — ответил Шувалов. — Если надо ждать, куда от этого денешься. Только не следует всем здесь торчать. Кого можно, надо сегодня же в ночь, а нет, с утра переправить через дорогу. И отряд с ними отправить. Маленькой группе легче будет уйти.