Мы просто встретились однажды у реки. Мы ничего друг другу не обещали[2].
Еще в этой повести я люблю историю дружбы Холли с рассказчиком, нашим главным героем. Он бедный начинающий писатель, который, безусловно, очарован Холли, но сразу понимает, что между ними не будет любви, ведь она ищет богатого мужа. Но пока не нашла, они могут гулять целыми днями по летним улицам или напиваться в баре. Им хорошо вместе, но Холли опять говорит: «Мы друг другу никто: он сам по себе, я – сама по себе». И от этого почему-то становится грустно.
Ф.Ж. «Мы просто встретились однажды у реки. Мы ничего друг другу не обещали» – для меня это лейтмотив всей истории. Персонажи учатся обнажать свои души, сближаться и брать ответственность за отношения.
Интересное наблюдение: у главных героев, включая кота Холли, нет имен (забегая вперед, скажу, что Холли – не настоящее имя, а у рассказчика есть только прозвище). Прочие герои, которые влияют на сюжет, тоже остаются безымянными. Имена в этой истории есть только у статистов: у соседа и гостей Холли, у хозяйки дома и т. д. Персонажи, про которых и так все понятно.
Я задумался: почему Капоте решил не давать основным персонажам имена и как это связано с темой надежности, сближения и избегания? Мне кажется, в мире этих людей настоящие имена связаны с неким риском. Всем известно: чтобы победить демона, нужно узнать его имя. Может быть, наши герои боятся быть побежденными? Холли не хочет, чтобы ее нашли, и на это есть причины, поэтому она использует псевдоним. А главный герой, по-видимому, просто не успевает представиться, а потом и не пытается это сделать, потому что так проще. Раскрыть себя на карнавале, раскрыть свое «я» равносильно тому, чтобы разрушить его и потерять. В современном мире, зная имя и фамилию человека, можно легко его отыскать в соцсетях, узнать телефон и адрес, позвонить, отправить ему цветы. Из одного этого знания рождается особый вид близости.
Вскоре мы увидим, как маски, за которыми герои Капоте прячут свои лица, будут трескаться под давлением времени. А пока обратите внимание, как на сцене медленно появляется искренность, которая пугает персонажей.
«Завтрак у Тиффани» как шпионская история
Б.П. Действие повести разворачивается в конце Второй мировой войны в Нью-Йорке. Рассказчик – безымянный герой, о котором мы знаем только то, что он мечтает стать писателем. Я так и буду его называть. Он вспоминает про свою удивительную подругу, соседку Холли Голайтли, которая вела тогда довольно беспорядочный, ночной образ жизни, получала деньги от случайных мужчин и мечтала выйти замуж за богача. При своем сомнительном статусе она имела устойчивую систему ценностей, в соответствии с которой существует только один грех: неискренность по отношению к себе. Она пыталась всегда оставаться честной.
Сложно определить, что представляет из себя «Завтрак у Тиффани» с точки зрения жанра. Один критик сказал: «„Завтрак у Тиффани“ начинается как шпионская история, развивается как бурлеск, а заканчивается как трагедия одиночества». Это звучит очень убедительно.
Итак, поначалу это шпионская история. Она начинается с того, что наш герой-рассказчик, писатель, видит странную табличку на почтовом ящике у входа в подъезд своего дома: «Мисс Холли Голайтли». И приписка: «Путешествует». Потом посреди ночи он слышит крики на лестнице. Холли, вернувшаяся домой с одним из ухажеров, забыла ключ и звонит японцу-фотографу по фамилии Юниоши с верхнего этажа.
– Миленький вы мой, ну зачем вы сердитесь? Я больше не буду. Пожалуйста, не сердитесь. – Голос приближался, она поднималась по лестнице. – Тогда я, может, дам вам сделать снимки, о которых мы говорили.
К этому времени я уже встал с кровати и на палец приотворил дверь. Слышно было, как молчит мистер Юниоши, – слышно по тому, как изменилось его дыхание.
– Когда?
Девушка засмеялась.
– Когда-нибудь, – ответила она невнятно.
В этот момент наш герой подглядывает в полуоткрытую дверь за Холли, он живет этажом выше, и видит девушку со светлыми, соломенными мальчишечьими волосами в узком черном платье.
При всей ее модной худобе от нее веяло здоровьем, мыльной и лимонной свежестью, и на щеках темнел деревенский румянец. Рот у нее был большой, нос – вздернутый. Глаза прятались за темными очками. Это было лицо уже не ребенка, но еще и не женщины. Я мог ей дать и шестнадцать, и тридцать лет. Как потом оказалось, ей двух месяцев не хватало до девятнадцати.