— У тебя гости? — холодно прозвучало из трубки.
— Я никого не жду, — прохрипел я сквозь кашель. Звонок повторился, он звучал задорно и настойчиво, совершенно по-свойски. Я бросился открывать. На пороге стоял широко улыбающийся Комин с пакетом, из которого торчала бутылка виски.
Я махнул рукой, чтобы быстро заходил, и сказал в трубку:
— Это Саша зашел… Одноклассник.
— Одноклассник?! — голос жены стал язвительным. — С каких это пор у тебя в Цюрихе завелись одноклассники?
— Точнее, он одногруппник, — поправился я. — Мы вместе в институте учились… Давай, я тебе позже перезвоню…
— Не утруждайся, мы собираемся спать.
— Ну, тогда завтра утром. Спокойной ночи!..
Я дал отбой и шумно выдохнул.
— Проблемы? — участливо спросил Комин.
— Ерунда! — махнул я рукой.
— Ну, здорово, швейцарец! — Комин сгреб меня в охапку. — Ты прости, что я опять на ночь глядя и без звонка. Знаю, у вас тут так не принято. Но закрутился совсем, не поверишь! Как белка в колесе. Думал, Швейцария — тихая, скучная страна. Отдохну тут, высплюсь. Какое там! Столько всего интересного! Чтобы нормально сесть, поговорить с другом, только ночью время и есть, ты уж не обессудь.
— Цюрих — фантастический город! — гремел он, когда мы уселись на кухне, в точности как в прошлый раз, перед бутылкой и пачкой соленых палочек, ибо закуски у меня в доме не прибавилось. — Неспроста тут революционеры селились: Ленин, Эйнштейн, Джеймс Джойс, дадаисты… Каждый в своей области революцию сделал.
— Так они тут как раз от скуки революции и делали, — ответил я.
Комин захохотал.
— Зря ты так! Я влюбился в Цюрих. Это такой, знаешь, всемирный уездный город. Не мегаполис, не столица. Размером с какую-нибудь Тулу или Архангельск, только Цюрих у всего мира на слуху, все его знают. Все тут бывали, но обязательно проездом. Даже если человек прожил здесь десять, двадцать лет, даже если умер здесь, он все равно считается, что был проездом. Такой вот уездно-проездный город. Почти как Одесса. Только Одесса уездно-отъездный.
Комин засмеялся, довольный каламбуром.
— Что ты грустный какой-то? — он посмотрел на меня изучающим взглядом. — Случилось чего?
Я постарался придать лицу беззаботное выражение.
— Все в порядке! Просто… Слушай, что мы все про этот Цюрих! Ты обещал про Антарктиду рассказать, как тебя угораздило ледник взорвать?
— Нечего тут рассказывать, — Комин отмахнулся.
— Нет, правда, расскажи!
Комин выпил, занюхал кулаком.
— В последнюю зимовку я у американцев был. Отличные ребята, мы сдружились. Образовалась у нас там компания, пять человек. Два гляциолога, механик, вертолетчик и я. Выпивали, разговаривали. Я им про Федорова рассказал, от себя кое-что добавил. В один из вечеров, за пивом, запустил идею — вот если бы антарктический лед растаял, люди бы быстрее колонизацию космоса начали. Американцы — люди дела, они на все с практической точки зрения смотрят. Гляциолог Тим говорит, в чем проблема? Можно устроить. Взорвать ледник, сойдут айсберги. Через неделю он определил двенадцать точек, которые надо пробурить и взрывчатку заложить. У техника Уилла в хозяйстве была подходящая передвижная установка для бурения льда. Взрывчатку нашли на законсервированной станции неподалеку. Буровую и ящики со взрывчаткой загрузили в вертолет и полетели. Якобы на ледовую разведку. Несколько раз слетали, двенадцать зарядов заложили с радиодетонатором. Уилл нажал кнопку. Затрясло так, что в ста километрах от места все ходуном ходило. Айсберг оторвало даже больше, чем ожидали. Потом разослали сообщения, что еще заряды заложены. Но это был блеф. Больше взрывчатки не было.
Я хотел расспросить подробнее, но в этот момент у Комина зазвонил телефон. Он сделал извиняющийся жест и заткнул пальцем ухо. Я слышал, что в трубке играла громкая музыка. Комин выслушал несколько коротких фраз, засмеялся и сказал «окей!».
— Хватит киснуть тут, — сказал он, пряча трубку. — Поехали со мной!
— Куда? — удивился я. — Поздно уже!
— Давай, давай, не пожалеешь! — Комин поднялся из-за стола.
Никуда ехать мне не хотелось, я бы и не тронулся с места, если бы не Лещенко. Я почти физически ощущал его незримое присутствие, чувствовал на себе его ледяной взгляд, представлял его крысиную ухмылку. Комин был и уехал куда-то, ничего не сказав. Моя совесть может быть спокойна. Но это именно то, что Лещенко назвал дешевой игрой в благородство. Так и есть. Игра в благородство. И притом — дешевая. Я залпом выпил остатки виски и сказал: «Поехали!».