— Привет, красавчики! — как по команде, заворковали они наперебой. — Как дела, красавчики? — Шубки искусственного меха игриво распахнулись, демонстрируя укрытое от холода силиконовое богатство.
— Вау! — взвился Комин. — Мери кристмас! Что ж вы тут стоите?
— Протри глаза, дубина! Это проститутки! — зашипел я.
— Ду ну! — осекся Комин. — Не может быть! — Он внимательно посмотрел на девиц, которые продолжали твердить, как заведенные:
— Как дела, красавчики? Развлечемся, красавчики?
— Ну да, ну да, — Комин обескуражено шмыгнул носом. — Но все равно, с Рождеством, девушки! — он отсалютовал им рукой.
— Пошли уже, Казанова! — я потянул его прочь.
— Развлечемся, красавчики? Как дела, красавчики? — неслось нам вслед.
Просто так уйти с Лимматкай у нас, конечно же, не получилось. Едва мы отошли на двадцать шагов от первого поста ночных бабочек, перед нами выросла мощная фигура в куртке с накинутым капюшоном.
— Привет, парни! — раздался голос из-под капюшона. — Хотите развлечься?
— Нет, спасибо! — торопливо отказался я. — Мы просто немного заблудились.
— Откуда вы, парни? — поинтересовался капюшон.
— Из России.
— Русские! — обрадовался капюшон. — Конечно, вы заблудились! Вам нечего делать здесь, на улице. Уличные девочки не для вас. Русские любят все только самое лучшее! Пойдемте, я покажу вам заведение. Там совсем другие девочки, высший класс! Как раз для русских! Я знаю русских! У меня много русских друзей! Все русские любят только самое лучшее.
— Спасибо, не надо! — твердо сказал я.
— Девочки — высший класс! — Капюшон обратился к Комину. — Есть две бразильянки, новенькие. Просто огонь!
— Спасибо, в другой раз, — помотал головой Комин.
— Есть гашиш, очень качественный, — не унимался капюшон.
— Нет, спасибо.
Капюшон сплюнул в сторону сквозь зубы и растворился в темноте.
— Во дела! — Комин захохотал.
— Эх, ты, революционер! — Ругаться с Коминым мне совершенно расхотелось.
Вскоре мы оказались на Банхофштрассе, расцвеченной рождественской иллюминацией. Магазины по случаю грядущих праздников работали до одиннадцати и соревновались друг с другом в великолепии оформления витрин. На улице было полно народу. Вкусно пахло глинтвейном. В одном из переулков на фанерных трибунах, взгроможденных одна на другую в виде елки, рядами выстроился хор и исполнял рождественские гимны. Мы взяли по глинтвейну и уселись на скамейку, глазея на нарядную публику и россыпи сверкающих огней в черном небе над Банхофштрассе.
— В этом году сделали новую иллюминацию, — принялся я объяснять. — Там высоко невидимые поперечные растяжки, с них свисают нити с шариками, десятки тысяч шариков, зажигаются разными цветами по команде компьютера. И так вдоль всей улицы. Получается объемное мерцающее облако. Компьютерное облако. Только с ним не нужно бороться.
Комин взвился.
— Нужно! Еще как нужно! Людей зомбируют этими огоньками, этими песенками, а цель одна — заставить их тратить огромные деньги на ненужную чепуху. Фантомная экономика. Целый год они сидят офисах, производят фантомы, обменивают фантомы на фантомные деньги, а потом фантомные деньги обменивают на вот эту мишуру из бутиков. Потребление и больше ничего. Это и цель, и стимул, и способ существования. Мерзость! — выпалил он в сторону елки.
— Так Рождество же! — возразил я. — Праздник! Люди радуются. Что здесь плохого?
— Чтобы радоваться Рождеству, не нужно тратить миллиарды долларов на мишуру. Вспомни, в нашем детстве — мандаринка, кулек конфет — и радость. А здесь — где ты видишь радость? Вот этот что ли радуется? — Комин довольно бесцеремонно ткнул стаканчиком с глинтвейном в сторону проходящего мимо мужчины в дорогом пальто, в обеих руках у которого было по вороху пакетов из дорогих бутиков. Галстук сбился набок, на раскрасневшейся физиономии читалась лошадиная покорная усталость.
— Может, и радуется, — я проводил мужчину взглядом. — Накупил подарков для всей семьи. Молодец.
— А сколько он на это потратил, как думаешь? Тысяч пять?
Я присмотрелся к названиям магазинов на пакетах.
— Думаю, больше.
— Вот! И сколько их таких, только здесь и сейчас, на этой улице. А на других улицах? В других городах? По всему миру? И что у них в этих пакетах? Ни-че-го! — отпечатал Комин. — Труха! А если бы эти деньги да пустить на гранты ученым, на развитие технологий, нормальных, полезных технологий…
— Стоп, Саня, остынь, — я похлопал его по плечу. — Рождество тебе не перебороть. Пытались многие. Даже здесь. Цвингли с Кальвином — фрески в церквях замазывали, музыку запрещали, чтоб никаких праздников, никаких плотских удовольствий. Ради чего-то там такого, возвышенного. Как видишь, ничего у них не вышло. Не хотят люди кульку конфет и мандаринке радоваться. И ничего ты тут не поделаешь. Кстати, об этой самой мандаринке. Не поверишь, сколько раз я о ней слышал! Наш человек, из тех, кому за сорок, стоит ему только на Банхофштрассе в предрождественское время попасть, он тут же эту мандаринку вспоминает. В ста случаях из ста! Можешь мне поверить, у меня хорошая статистическая подборка. Так хватит уже, Санечка! Баста!