— Это потрясающе! — снова подал голос Комин. — Если это высокое искусство исчезнет под напором глобализации, это будет трагедия! Нужно бороться, чтобы не допустить этого!
— Вот именно, нужно бороться! — Амман похлопал Комина по плечу.
— А теперь пойдемте, попробуем печенье мадам Амман! — скомандовал старик. — Уверяю вас, там тоже нет никаких компьютерных технологий!
Мы просидели в саду за разговорами, пока не начало смеркаться. Хозяин предложил переместиться в дом, отведать выдающихся наливок мадам Амман, но нам предстояла долгая дорога обратно, пришлось распрощаться.
— Какой мощный старик! — восхищался Комин, когда мы подошли к машине. — Такие люди нам позарез нужны! Что скажешь?
— Не знаю, — усомнился я, заметив агитационный плакат Швейцарской Народной партии. Он был установлен на участке Аммана и возвышался над изгородью так, что его было хорошо видно с улицы. На плакате был изображен красный швейцарский паспорт, к которому с разных сторон тянулись руки с хищно искривленными пальцами. Руки были смуглыми — красноватыми, желтоватыми и черными. Комин подошел ближе и внимательно изучил плакат.
— Картинка с душком. Попахивает Германией тридцатых. Похожая эстетика.
— Их фирменная манера, — сказал я. — Это еще довольно безобидный экземпляр, есть и похлеще, с белыми овцами, которые изгоняют черную овцу.
— И чего они хотят?
— Известно чего. Все ж наглядно. Любой обладатель рук такого вот цвета, если он задержался в стране дольше, чем действует туристическая виза — угроза для национальной безопасности. Это значит, что он паразитирует на лучшей в мире государственной системе и тянет страну в пропасть.
Комин хмыкнул.
— Выходит, наш могучий старик тоже так думает?
— Он, и еще треть всех швейцарских избирателей. Народная партия — самая популярная в стране. Мы с тобой, хоть и белые, но тоже у них под подозрением, потому что мы из Восточной Европы. Вряд ли они будут иметь с нами дело. Единственный проект, под который они могут подписаться — если ты предложишь отправить в космос всех швейцарских ауслендеров, иностранцев, в один конец, без права возвращения.
Мы покатили обратно. Стремительно стемнело, небо было ясное, и над Юрской долиной высыпали звезды.
— Там, — Комин кивнул на звездное небо, — все сгодятся, и белые, и черные, и желтые. Общее дело для всего человечества — лучшее решение национального вопроса. Вот увидишь, я сумею убедить в этом Аммана. Он даже китайцев полюбит. Полюбит, полюбит, никуда не денется. Большевики хотели отменить национальности, это ошибка! Национальности должны сохраниться, просто у каждой будет своя зона ответственности.
— Лещенко мне что-то такое говорил, — я покосился на Комина. Лещенко я упомянул намеренно, чтобы дать понять, что я с ним в контакте. — Ему понравилось, что ты собираешься назначить русских передовым отрядом космической колонизации.
— Что значит «назначить»! — Комин, кажется, не понял моего намека. — Я никого назначать не собираюсь. Кто я такой? Все будет решаться сообща, на высшем уровне. Появится международный орган, типа ООН. Всемирная лига колонизации космоса. Как тебе название?
— Люди не умеют договариваться друг с другом, — сказал я. — Из-за ерунды десятилетиями воюют, а ты сразу Всемирную лигу захотел.
— Люди договариваться умеют, — сказал Комин. — Хочешь, давай проверим?
Не дожидаясь моего ответа, он свернул с трассы на заправочную станцию, где светился огнями небольшой павильон с магазином и кафе.
— Что ты затеял? — насторожился я.
— Я покажу тебе, как надо договариваться с людьми.
— Не надо! Пожалуйста! Я тебе верю! — взмолился я. Выходить из машины не хотелось. Этот павильон при заправке на пустынной дороге в горах выглядел не особо гостеприимно.
— Нет, я вижу, что ты мне не веришь! — настаивал Комин. — Все верят, а ты, мой друг, — нет. Я это вижу, — повторил Комин. — Не бойся, это не страшно. И потом, нам нужно взбодриться, выпить кофе, мне надоело смотреть на твою сонную физиономию.