— Хорошо сказано! — злорадно хихикнул голос.
— Пожалуй! — тихо согласился Томас. — Но знаете что, — он снова перешел на громкий шепот. — На том свете вам будет не хватать таких сюрпризов. Наверное, там никто ни к кому среди ночи не вламывается. Райские кущи, амброзия… Хотя вряд ли вы попадете в рай. По-моему, туда не принимают самоубийц.
— Я далек от религии, — парировал голос.
— Я тоже далек от религии, — сказал Томас. — Но повторяю, то, что вы тут затеяли — грех. А точнее сказать, большое свинство. Есть тысячи примеров того, как люди побеждали болезни, которые казались совершенно неизлечимыми. Они дарили надежду и силу другим людям. Даже если у них не получалось, по крайней мере, они пытались, они боролись до конца. А эта чертова клиника — грязный подлый бизнес, вытягивание денег из таких вот слабаков, как вы!
Томаса опять начинало заносить. Теперь я понял, что он имел в виду, когда говорил про католическое воспитание. Забористая штука.
— Тихо! — я услышал шум в коридоре. — Кажется, кто-то идет!
В эту секунду дверь резко распахнулась, и в глаза мне ударил свет сразу нескольких фонариков. Закрыв глаза рукой, я разглядел людей в синей полицейской форме.
— Руки за голову! — раздалась резкая команда. — На выход!
— Мы все можем объяснить! — начал было Томас. — Это ошибка! Понимаете…
— На выход! Быстро! — полицейские были вооружены и слушать объяснения не собирались.
— Эй! Подождите! — заголосил хозяин палаты. — Я передумал! Я не хочу умирать! Слышите? Передайте доктору Лохеру, я передумал! Все отменяется! Слышите? Срочно свяжитесь с доктором Лохером!..
В полицейском участке нас с Томасом разделили. Меня отвели в комнату, похожую на обычный офис — три рабочих стола с компьютерами, кофейный автомат. В комнате было четыре человека в форме, три мужчины и молодая женщина.
Один из них, здоровый, чернявый, со злым лицом, с громкими щелчками натянул на себя резиновые перчатки.
— Лицом к стене! — скомандовал он.
Я послушно повернулся. Он положил мне руку на плечо и грубо подтолкнул. Я уперся руками в стенку. Больно ударяя тяжелыми ботинками по лодыжкам, он раздвинул мне ноги на ширину плеч и принялся ощупывать карманы.
Нас с Томасом уже обыскали прямо у клиники, выгребли все, что было в карманах, и забрали брючные ремни. Теперь процедура повторялась.
Похлопав по карманам и штанинам, чернявый скомандовал:
— Повернитесь!
Я повернулся.
— Снимите куртку!
Я снял и протянул ему. Он отдал куртку коллеге, который принялся прощупывать швы и подкладку.
— Обувь!
Я стащил ботинки и пододвинул к нему.
— Возьмите их в руки!
Я наклонился и поднял ботинки. Тот, что занимался курткой, дал мне пластиковый лоток, как в аэропортах, я положил туда ботинки.
— И носки! — сказал он.
Пол в участке был ледяным.
— Рубашку! — скомандовал чернявый.
В этот момент женщина-полицейский вышла из-за стола и направилась к выходу. Остальные многозначительно переглянулись. Я заметил кривую усмешку на физиономии чернявого.
Меня била дрожь. Я снял рубашку.
— Брюки!
Снял брюки.
— Нижнее белье!
— Это что, стандартная процедура? — спросил я.
— Снимите нижнее белье! — жестко повторил чернявый.
Я снял трусы, изо всех сил стараясь сохранить остатки достоинства, протянул их чернявому, глядя ему прямо в глаза. Чернявый не взял трусы. Его коллега ловко подцепил трусы карандашом, поднял до уровня глаз, осмотрел, как биолог осматривает омерзительную на вид форму жизни, и бросил на ворох остальной одежды.
— Руки вверх! — скомандовал чернявый. Я поднял руки. Он осмотрел подмышки и, саркастически склонив голову, обследовал взглядом пах.
— Повернитесь к стене!
Я повернулся.
— Наклонитесь!
Чуть помедлив, я наклонился.
— Раздвиньте руками ягодицы!
— Что? — я не поверил своим ушам.
— Ягодицы! — повторил чернявый. — Вы понимаете немецкий язык?
— Вы уверены, что это абсолютно необходимо? — я повернулся.
Чернявый ухмылялся, остальные тоже наблюдали за спектаклем с удовольствием.
— Лицом к стене! — повторил чернявый. — Раздвиньте ягодицы.
— Чтоб вы сдохли, сволочи! — сказал я по-русски. Наклонился и раздвинул ягодицы.
Чернявый выдержал паузу, которая показалась мне бесконечно долгой. Из глаз моих помимо воли закапали слезы, такого унижения я не испытывал никогда в жизни.