Кондуктор, принял от меня деньги, остался стоять перед нами, словно ожидая еще чего-то.
— Может, ты еще сможешь объяснить, почему мы сидим без штанов? — шепотом спросил я у Томаса, косясь на кондуктора.
— Конечно, могу, — сказал Томас.
— Ну и почему же?
— А вот почему! — Томас поднялся с сидения, развернулся спиной к кондуктору, наклонился и раздвинул руками свои ягодицы.
Кондуктор сделал полшага назад и слегка присел, чтобы сподручнее было заглянуть в задницу, шмыгнул носом и солидно кашлянул, давая понять, что осмотр закончен.
Томас выпрямился и посмотрел на меня, и кондуктор посмотрел на меня. Выходило, что я следующий.
— Почему я должен делать это!? — возмутился я.
— Такой порядок, — терпеливо объяснил Томас. — Пятьдесят франков на благотворительность, референдумы, ягодицы.
Кондуктор нахмурился и строго кашлянул, всем видом показывая, что своей непонятливостью я отнимаю время у занятого человека.
Я оглянулся по сторонам. На дерматиновых креслах по обе стороны от заплеванного прохода сидели мои швейцарские знакомые — пожилая пара из соседнего дома, менеджеры из часовых бутиков, квартирный хозяин, дантист. Они смотрели на меня так же, как Томас и кондуктор. Выжидающе и с легкой досадой по поводу моей непонятливости.
— Но это черт знает что! Это смешно, в конце концов! — я вцепился обеими руками в спинку переднего кресла, готовясь к тому, что меня будут пытаться поднять силой.
— Это не смешно, — серьезно сказал Томас. — Таковы правила. Ты живешь в этой стране, пользуешься преимуществами государственного устройства, — Томас сделал короткую паузу и добавил, — лучшего в мире!
Мои соседи, менеджеры бутиков и продавцы, согласно закивали. «Лучшего в мире! Лучшего в мире!..» — зашелестело по трамваю.
— Да, лучшего в мире, — повторил Томас. — И ты не хочешь раздвинуть ягодицы! Это нецивилизованно! — припечатал Томас.
— Не-ци-ви-ли-зо-ван-но! — прокатилось по трамваю.
Кондуктор шмыгнул носом и откашлялся.
— Раздвигаем ягодицы или выходим, — сказал он.
— Выходим! — мелькнула мысль. — Бежать отсюда! Спасаться!
Я рывком поднялся с кресла, посмотрел в окно и застыл.
За окном — трущобы Техноложки, темень, мороз. А я по-прежнему без штанов.
— Раздвигаем ягодицы, — произнес я, ненавидя самого себя.
В камере меня продержали почти до десяти утра. И хорошо, успокаивал я себя, пусть сначала Томас им все расскажет, меньше будут меня терзать.
Наконец дверь распахнулась, полицейский кивком пригласил на выход. Меня проводили во вчерашнюю комнату.
Первым, кого я увидел, был Роман Лещенко. Он сидел на стуле, том самом, где ночью сидел чернявый, закинув ногу на ногу и распахнув пальто, и рассматривал меня с ироничной улыбкой.
— Доброе утро! — произнес он по-русски.
На столе рядом с ним стоял пластиковый лоток с моими вещами — кошелек, ключи, телефон, ремень. Лещенко пододвинул лоток.
— Собирайся!
Я посмотрел на полицейских, занятых своими делами. По их безразличному виду было понятно, что задерживать меня никто не собирался.
Я мигом рассовал по карманам вещи. Лещенко встал, громко поблагодарил полицейских и подтолкнул меня к выходу.
— Делать мне больше нечего, — проворчал он, — как только мчаться в Цюрих ни свет ни заря, доставать с кичи часовых консультантов.
Мы вышли на свежий воздух. Лещенко достал сигарету и закурил.
— Куда меня теперь? — спросил я, не веря в столь легкое избавление от неприятностей.
— На Колыму! — Лещенко выпустил дым. — Здесь у них в тюрьмах мест для таких, как ты, нет. На родине отсидишь. Дома, как говорится, и стены помогают.
Лещенко говорил это с совершенно серьезным видом, и хотя я понимал, что он валяет дурака, мне стало не по себе.
— Вы всех соотечественников так выручаете? — поинтересовался я.
— Нет, — сказал Лещенко. — Только самых бестолковых. — Он бросил окурок. — Ну? — он посмотрел на меня. — Пошли? Или хочешь еще здесь побыть?
— А Томас где?
— Дома уже твой Томас, кофе пьет. Не связывался бы ты с этой богемой швейцарской — либеральная интеллигенция, извращенцы и наркоманы, — сказал Лещенко уже совершенно по-отечески. — Не доведут они до добра. Вам повезло, что клиника решила не давать хода делу. Деликатное заведение, сам видел, лишнего шуму не любят. А так бы гремел бы ты уже по полной программе, за двоих, потому что на Томаса твоего где сядешь там и слезешь…
— Так они нас просто отпустили? — выдохнул я с облегчением.
— Просто ничего не бывает, — сказал Лещенко. — Считай, что я взял тебя на поруки. Ладно! Хватит лясы точить! Куча дел еще. Ты куда сейчас, к себе?