— А ты ему что сказала?
— Ну, я про космос мало что знаю…
— Да не про космос! Про замужество!
— А про это… — Валя опустила голову и вздохнула. — А шо я могла сказать? Сказала, что подумаю. Я ж понимаю, это у него от болезни. Хотя так красиво замуж меня еще никто не звал. — Она достала платок. — Знаешь, Вовка, вот мы с тобой обычные люди, копошимся тут чего-то, денег мечтаем заработать, а Саша — он такой… такой космический! Может, от таких людей и надо детей рожать? — Валя засмеялась, вытирая слезы.
Подошел ее поезд.
— Ты меня больше сиделкой к нему не зови, — сказала она уже серьезно. — А то боюсь, не устою. А зачем нам проблемы, правда? — Валя махнула мне рукой и зашла в вагон.
Поезд тронулся, скоро его огни исчезли за поворотом. В свете фонаря плавно летели к земле снежинки. «Снежный космос», подумал я. Постоял еще немного, глядя в черное небо, и пошел домой.
Когда я вернулся, Комин все еще сидел за столом. В руках у него была бутылка игристого вина, которую я принес.
— Покрепче ничего нет?
Увидев мою нерешительность, Комин добавил:
— Не бойся, я уже в норме. С сегодняшнего дня можешь считать меня здоровым.
Я достал виски и стаканы. Разлил по чуть-чуть.
— Ну, за выздоровление? — предложил я.
— Угу, — кивнул Комин.
Мы чокнулись, сделали по маленькому глотку. Помолчали.
— Какие планы? — спросил я.
— Уеду, — сказал Комин.
— Куда, если не секрет?
— Домой, — ответил Комин. — В Одессу. А еще лучше в глушь куда-нибудь, устроюсь учителем в сельскую школу, буду жить на чердаке, как Циолковский. Валентину с собой возьму, если согласится.
— Валентина на чердаке жить вряд ли согласится, — заметил я.
— Тем хуже для нее, — произнес Комин.
— А как же БазельУорлд? — осторожно спросил я.
Комин помедлил с ответом, разглядывая пустой стакан.
— Не вышло, — сказал он. — Амман с корешами отказались иметь с нами дело. Категорически.
— Я предупреждал.
— Угу, — кивнул Комин. — Ты предупреждал.
— А без Аммана что ж? Никак?
— Без Аммана никак. Чтоб все получилось, стенд на выставке нужен. Свободных уже нет, ни за какие деньги. Налей еще, — он пододвинул стакан.
— Не налью, — я убрал бутылку со стола. — И что теперь с колонизацией космоса?
— Ничего, — сказал Комин. — Кишка тонка.
— У кого?
— У меня. Ты был прав, мой дорогой друг! — он возвысил голос. — Кругом прав. Просто удивительно, почему такие, как ты, всегда оказываются правы! Вам самим-то от этого не противно?
— Противно, — признался я. — Даже не представляешь как…
Помолчали.
— Может, не стоит так вот сразу ставить крест на всем, — сказал я. — Отдохнешь, соберешься с силами, с мыслями…
Комин сидел неподвижно и смотрел в сторону.
— Запутался я, — сказал он, наконец. — Все пошло не так… Даже не знаю когда. Наверное, с самого начала. Не стоило… — он снова замолк.
— Брось! — сказал я. — Ты такое дело закрутил! У тебя тысячи сторонников по всему миру! Тебя молодым Ганди считают. Серьезно! Лично слышал!
— Это не меня, — сказал Комин. — Это Алекса Кея.
— Так ты вроде и есть Алекс Кей. Разве нет?
— В том-то и дело, что «вроде», — усмехнулся Комин. — «Вроде» да, а на самом деле… Даже не знаю, кто я на самом деле. — Он взял со стола пустой стакан, подержал и поставил на место. — Надо было сидеть на своем камбузе и не рыпаться. Там хорошо было. На завтрак — каша, на обед — борщ, на ужин — голубцы. Куда я полез? Зачем? Почему? А знаешь почему? Из-за тебя! — он повернулся ко мне. Глаза у него были, как у человека, измученного зубной болью.
— Из-за меня?! — я испугался, не нервный ли это припадок.
Но Комин быстро успокоился, провел ладонью по лбу и отвернулся, глядя в угол.
— Но почему из-за меня? — спросил я осторожно.
Комин кольнул меня злым взглядом и снова отвернулся.
— Я там, в Антарктиде, часто вспоминал тебя. Наши разговоры, наши споры. Думал, вот друг-Володька двигает науку, за нас за всех, беспутных, отдувается. Золотой человек. Ты там для меня примером был. Героем. Это ведь Володька Завертаев на третьем курсе, на морской практике, в шторм сорванную антенну доставать полез. Все обделались от страха, а он полез. И достал. Это ведь Володька Завертаев, когда все по кооперативам разбежались, в аспирантуру пошел, на сорокарублевую стипендию. Друг Володька… — Комин замолчал.