— Вот и приехали! Это здесь, — машина въехала в широкие распахнутые ворота винного хозяйства. На выгоревшей от солнца вывеске можно было разобрать только слово «дегустации». Виноградники прилепились на крутом склоне. У подножия склона стоял красивый старинный дом и чуть в стороне пара таких же старинных сараев. Перед домом были устроены белоснежные навесы, под ними — длинные столы с винами и закусками и множество веселых людей. Похоже, обещанная на вывеске дегустация была в самом разгаре. Появление нашей машины люди встретили радостными возгласами и поднятыми бокалами. Рустам помахал из окна в ответ и направил машину мимо столов, к дальним постройкам.
— Перекусим в перерыве, — объявил он нам. — Сейчас быстро переодеваться!
Мы выгрузились у ветхого сарая, где была устроена гардеробная. Рустам порылся в тюках и извлек кусок белой ткани.
— Это туника Вергилия! — он протянул ее Комину. — Надевай!
Он снова порылся в тюках и достал ворох пестрого тряпья:
— А это тебе!
Мне предназначался цветастый балахон, кожаный пояс с кошельком и тюбетейка. Легкомысленная расцветка балахона внушала подозрения.
— Ты уверен, что это мужское? — спросил я. — Я все-таки Дант, а не боярыня Морозова.
— Мужское, мужское, — торопливо заверил Рустам.
«Послать его к чертям, режиссера этого, — подумал я. — Так ведь отсюда теперь не выберешься, завез, подлец, бог знает куда».
Я посмотрел на Комина, он вертел в руках тунику и думал, похоже, о том же самом.
Рустам почувствовал, что над проектом сгущаются тучи.
— Ну, вы тут переодевайтесь! — пропел он медовым голосом. — А я побегу, дам команду на общее построение. — И растворился в пыльном дверном проеме.
— Прохиндей! — бросил я ему в след. — Вот мы попали! Ты извини, Саня! — повернулся я к Комину. — Я ей-богу не знал, что тут свадьба!
Комин пожал плечами.
— Свадьба так свадьба! Давай одеваться, — он начал натягивать на себя тунику.
Я помог ему расправить складки, а он помог мне с балахоном. Среди разбитой мебели и куч тряпья обнаружилось старинное подслеповатое зеркало с коричневыми пигментными пятнами. Сквозь пыль и трещины в нем проявились две нелепые фигуры — завсегдатая Сандуновских бань и торговца дынями с узбекского рынка.
— Обувь подкачала, — сказал торговец, показывая на кроссовки на ногах у обоих.
Завсегдатай бань согласно кивнул.
— Надо поискать. Может, тут где-то есть сандалии.
Сандалий не нашлось, зато обнаружились старые сапоги для верховой езды и ветхие кожаные башмаки. Сапоги я взял себе, а башмаки достались Комину.
Когда мы закончили переобувание, вбежал запыхавшийся Рустам с бутылью прозрачной жидкости.
— Все готово! — объявил он. — Давайте, быстренько по стаканчику за успех предприятия! Это граппа, домашняя, чистый нектар! Эх, черт! — хлопнул он себя по лбу. — Стаканы забыл! Ну, ничего, из горлышка!
Он приложился первым, протянул бутылку Комину. Комин сделал несколько больших глотков и отдал бутылку мне. Граппа и вправду оказалась на удивление хороша и пришлась очень кстати. Отхлебнув три-четыре раза, я вернул бутылку никакому не банщику, а самому настоящему Вергилию.
Пышная брюнетка с отчетливыми усиками на верхней губе, немного смущаясь, выкрикнула что-то по-итальянски и громко хлопнула киношной хлопушкой.
— Так, ребятки! Пошли! Пошли! — скомандовал из-за установленной на штативе камеры Рустам. — Смотрим по сторонам, вы в волшебном лесу!
Слегка поддерживая друг друга, мы с Коминым тронулись по узкой каменистой тропинке. Никакого леса, ни волшебного, ни даже обыкновенного, вокруг нас не было. Были цветочные кусты, камни и колючие кучи срубленных виноградных лоз. Лес Рустам обещал вставить в фильм потом, на стадии монтажа.
— Стоп! Встали! — раздалась команда режиссера. — Смотрим наверх, видим огненные буквы. Вергилий, поднимай руку! Читай с выражением!
Прямо перед нами возник подросток с большим листом бумаги, на котором крупными буквами был написан текст.
— Я увожу к отверженным селеньям, я увожу сквозь вековечный стон, я увожу к погибшим поколеньям, — начал читать Комин.
— Стоп! — закричал Рустам. — Торжественней! Умоляю, торжественней! А ты, Дант, что ты стоишь, будто трамвая ждешь?
— А что ж мне делать?
— Ужасайся!
— Я ужасаюсь.
— Что-то не заметно. Ты нагляднее ужасайся! Нагляднее!
Я промолчал, мысленно запустив в Рустама камнем.
— Еще разок! Поехали! — раздалось из-за камеры.
— Входящие! Оставьте упованья! — торжественно дочитал Комин надпись.