— Ну, я тут вроде зазывалы. Знаете, как на курортах в Греции или Турции, стоят перед ресторанами и хватают прохожих за рукав. Только моя роль не такая определенная. Я на вашей стороне, и на стороне Кунца, довольно трудно разобраться. Слуга двух господ.
— Вы получаете комиссию? — возможно, он начал подозревать, что я собираюсь просить у него больше денег за услуги.
— Не в этот раз, Николай Петрович, — сказал я. — Знаете, наверное, вам лучше в бутик без меня пойти. Я обо всем договорился, часы приготовлены, вас там ждут. Все будет хорошо. А я не пойду. Понимаете, меня давно подмывало пнуть этого Кунца в пах. Сегодня, боюсь, не сдержусь. Желаю вам приятной покупки!
Я оставил безмерно удивленного Николая Петровича в кафе и вышел на улицу. Сам себе я был удивлен не меньше. Хотя я только что лишил себя нескольких сотен франков комиссии, это было скорее приятное удивление. Я посмотрел на часы. Мне подарено два часа свободного времени. Никаких встреч, никаких звонков, решил я, просто прогуляюсь, соберусь с мыслями. И кстати! «Открытое сердце» на циферблате было распахнуто широко как никогда. Я бодро зашагал по улице, прислушиваясь к новому чувству, которое парным молочным теплом разливалось внутри: я сильный, я свободный, я хозяин своей жизни. Погода стояла прекрасная, тёплый фён принес запах весны, будто кто-то вставил в усталый цюрихский февраль новые батарейки, звуки стали отчетливей, краски ярче, небо выше.
— Владимир! — по-весеннему звонко стрельнуло в спину.
Я обернулся. У притормозившего черного «мерседеса» опустилось стекло, первое, что бросилось в глаза — щедро вылепленные надбровные дуги и плечи, как палуба авианосца. За рулем сидел Николай, покупатель золотого «бреге».
— Владимир, есть вопрос, — сказал Николай.
— Какой вопрос? — удивился я.
Николай открыл пассажирскую дверь.
— Давайте немного проедемся, а то здесь нельзя останавливаться.
Останавливаться и вправду было нельзя, улица узкая. Вслед за «мерседесом» уже пристроился мебельный фургон, водитель которого нетерпеливо всплескивал руками.
— Две минуты! — сказал Николай.
Я заметил в салоне на заднем сидении еще одного человека, разглядеть его было невозможно из-за тонированных стекол.
Конечно же, я не собирался садиться в «мерседес» и уже открыл рот, чтобы сказать об этом Николаю, но мебельный фургон истерично засигналил. И я сел.
Николай нажал на газ, «мерседес» сорвался с места.
— Так что за вопрос? — В зеркало я увидел, как пассажир сзади сделал резкое движение, почувствовал слабый укол в шею.
— Какого черта! — заорал я. Хотел поднять руки, чтобы защититься, но руки вмиг оказались неимоверно тяжелыми, и веки, и голова. Не в силах удерживать их, я завалился набок и закрыл глаза.
Темноту прорезал сноп искр, резкая боль тисками схватила всю левую половину головы. Я закричал, но крик мой никуда не вырвался, словно я кричал в подушку. Искры погасли, я увидел в мутной пелене Николая. Своей шкафоподобной фигурой он занимал все доступное для обзора пространство. Кроме Николая, не было ничего. Он коротко размахнулся и ударил меня по правой щеке. Ударил отрытой ладонью, играючи, но ощущение было такое, будто меня саданули доской. Снова искры.
— Ты что, сдурел! — я дернулся и почувствовал боль в запястьях, руки были сведены за спиной, ноги не двигались. Я оказался привязанным к стулу. — Пусти! — заерзал я.
Николай любовно погладил свой кулак и воткнул его мне в солнечное сплетение. Дыхание перекрыло, глаза полезли на лоб. Я извивался на стуле, Николай разглядывал меня с медицинским спокойствием, чуть наклонив голову вбок.
— За что?! — прохрипел я, когда дыхание вернулось. — Если с часами какие проблемы, ты скажи нормально, там заводская гарантия, все решим.
Я повернул голову, чтобы осмотреться, и пропустил момент следующего удара. Снова перекрыло дыхание, потом меня долго рвало слизью. Николай терпеливо подождал, пока закончатся спазмы, и снова ударил.
— Убьет! — мелькнуло сквозь боль. Все вокруг поплыло. Из пелены проявились лица жены и дочки. — Держаться! Не терять сознание! — Николай бил с расстановкой, деловито сопя. Боль больше не отступала, она спеленала тело, как кокон.
— Всё! — вложил я остатки сил в крик.
Что-то произошло. Николай отодвинулся. Пространство, которое он целиком занимал своей тушей, какое-то время оставалось пустым. Белесая размытая пустота. Пустота держалась долго, лишь слегка подрагивала, как знойное марево над шоссе. Потом пятно. Я с трудом сфокусировал взгляд. Мужской ботинок коричневой кожи. Совсем рядом с моим лицом. Немодный фасон, слегка стоптанная подошва, но начищен безукоризненно. Знакомый ботинок. Ботинок Лещенко. Я заплакал, навзрыд, не сдерживая себя. Плакал долго. Лещенко терпеливо ждал. Потом он помог мне подняться, усадил на стул, салфеткой вытер выблеванную слизь с рубашки. Сел на стул напротив. Закурил.