Кокоринов вскоре отметил блестящие способности Баженова и сделал Шувалову представление: «СПБ Академии Художеств студент В. Баженов, по особливой своей склонности к архитектурной науке, прилежным своим учением столько приобрел знания, как в начальных пропорциях, так и в рисунках архитектурных, — чем впредь хорошую надежду в себе обещает, — что он и осмеливается, за его прилежность и особливый успех, всепокорнейше представить к произвождению в архитектурные второго класса кондукторы, с жалованием по 120 рублей [в год]».
Шувалов доложил об этом сенату, который утвердил предложение Кокоринова.
В годы, когда Баженов учился в Академии, в Петербурге стали проводить новую систему застройки, начав решительную борьбу со старым феодальным порядком, при котором «хоромы или жилые комнаты стали строить, вдаваясь во двор, а подлое строение строить стали налицо, по обычаю старинному».
Баженов застал процесс исчезновения деревянного Петербурга. Он начался еще в первые годы царствования Елизаветы. Возводились красивые каменные дома, блещущие богатством архитектуры, роскошные дворцы и великолепные особняки. Набережные Невы и каналов облицовывались гранитом. Даже воинские казармы своим внешним видом ничем не выдавали страшной тюремной жизни солдат за их стенами, украшенными пилястрами и колоннами.
Весь город должен был превратиться в дворцовый ансамбль. Из его пределов стремились изгнать всех «черных» людей, десятками тысяч жизней заплативших за красоту и величие столицы. Это на их костях возведены дворцы, абрис которых чарует взор художника.
Нигде в мире нет такого городского ландшафта в дни, когда столица одета перламутром тумана и прозрачной прохладой белых ночей…
Елизавета была крайне невежественна, но любила блеск, веселье, наряды. Праздник сменялся праздником, маскарады следовали один за другим… Этот блеск и богатство оплачивались страданием и кабалой целого народа: вельможи через управителей буквально морили голодом тысячи и тысячи крепостных, чтобы собранным оброком оплатить блеск столичной жизни…
Баженов испытывал смешанное чувство очарования и грусти: Петербург приятно поражал его архитектурное воображение своими широкими перспективами, ясным планом. Но он не мог без грусти вспомнить Москву, с ее уходящим древнерусским зодчеством.
На петербургских строениях Баженов изучал следы архитектурных влияний различных школ: французской, германской, скандинавской и голландской. И как ни сильна была петровская традиция строить город на «голландский манир», в процессе формирования архитектурного образа города чувствовалось и влияние Москвы, древнерусской национальной архитектуры.
В недавно поднявшемся Петербурге было просторнее, чем в Москве. Домики мещан и «подлого люда» были невелики и невзрачны, зато дворцы в усадьбах вельмож широко раскинуты, фасады их ярко раскрашены, а статуи и купола на крышах раззолочены.
Но улицы были плохо устроены, грязны и пыльны, хотя за несоблюдение правил гододской. чистоты, «чтобы никакого скаредства и мертвечины не валялось», били кнутом и ссылали на каторгу.
В часы досуга Баженов любил бродить вдоль рек и каналов, по которым плыли красивые гондолы и лодки с палатками. От северных каналов мысль переносилась к венецианским, с их величественными палаццо на берегу. Увы! Он мог ими любоваться только на «увражах».
Когда Баженов высказал нетерпеливое желание поехать на Запад совершенствоваться, так как академического образования было для него явно недостаточно, учитель Деламот сказал:
— Торопливость и самоуверенность погубят его…
Баженов жил впроголодь, одет был в нескладный казенный кафтан; получаемое содержание исчезало через несколько дней после получки. В эти дни он посещал трактиры, пил с друзьями вино и вдохновенно, с горящими глазами, говорил об искусстве, пугая друзей фантастичностью своих замыслов. Потом наступал период безденежья, и голодный Баженов бродил по Петербургу, очарованный возникающими при фантастическом свете петербургских ночей прекрасными городскими перспективами…
Одним из непосредственных учителей Баженова в первые годы академического, учения был Валлен Деламот. Этот зодчий внес в петербургскую архитектуру то изящество, которое было присуще французским архитекторам — последователям теорий Виньолы и Витрувия. Художественные взгляды Деламота были особенно близки Баженову, пламенному ученику Витрувия.
Одаренность и успехи Баженова в Академии были очевидны для всех.
По отзыву надзирателя Академии, Баженов был «нраву скрытного, поведением же и успехами превыше похвал».