— Я полагаю, что всякое строение должно в будущем свое развитие иметь, а посему не диктовать потомкам и каменным собратьям какой-либо один самодержаввый стиль, угодный моде, а не разумности. Мое же строение охотно в родстве будет со многими стилями и вкусами зодчих.
Это прозвучало не как оправдание, а как твердая убежденность. Даже проскользнули нотки резкого тона, что не осталось незамеченным.
— А известно ли господину архитектору, что здешние воды капризны, а посему со строениями может конфуз получиться? — спросил Бецкой.
— Да, сие мне известно, — спокойно ответил Баженов и снова взял указку, отошел к чертежам, — я намерен поднять берега, чтобы не допускать наводнения. Кроме того, гораздо выше обычного я поднял фундамент, что хорошо означено в профиле.
Баженов логически обосновал каждую деталь в проекте. В результате после тщательного рассмотрения проект Василия был принят и высоко оценен советом. Однако ни звания профессора, ни кафедры ему не дали. Оригинальный и изящный проект остался неосуществленным. Его отдали на хранение в академический архив, где он и затерялся (сохранилось лишь его словесное описание).
Баженову, еще не успевшему привести свои денежные дела в порядок, только этого не хватало: ему представили счет за кафтан.
— Да, но это делалось в ваших же интересах, — пояснил Баженову конференц-секретарь академии Салтыков.
— В моих интересах — поменьше долгов иметь. Вот счет. В нем указывается, что я обязан возвернуть Академии художеств за кафтан 95 рублей 47½ копейки…
— Все правильно, голубчик…
— Но это не все. Здесь указывается, что с меня причитается еще 200 рублей за… «…за обратную поездку из чужих краев».
— И это правильно… Василий Иванович, голубчик мой, я всею душою сочувствую, но помочь ничем не могу. Долги надобно рано или поздно возвращать.
— Непременно! Только я знаком с математикою, приучен учителями к аккуратности, а посему люблю точность. — Баженов положил перед Салтыковым лист бумаги. — Сие составлено мною на основании расходных документов.
— Ну что вы, это невероятно… этого, голубчик, не может быть, — разводя руками, сказал конференц-секретарь.
— Да, ваша светлость, ежели быть точным, то мне причитается, как я изволю указывать, 1567 рублей 82½ копейки. Сия недоплата стала для меня в чужих краях причиною великих тягостей и несносной нужды.
— Ей-богу, это похоже на шутку.
— Нисколько, ваша светлость. Я полагаю, что сей предмет не повод для шуток.
— Ну хорошо… Допустим, — не теряя благостного тона и самообладания, размышлял Салтыков. — Вот только… Дозвольте, голубчик, интерес проявить. На какие такие деньги вы существовали за границею все эти годы?
— Недополученное мною я трудом своим дополнял, способностями к архитектуре. Мне также приходилось часто чертежником при строениях наниматься и всякую черную работу выполнять.
Салтыков, не найдя чем возразить и не желая конфликтовать с глазу на глаз, любезно предложил перенести тему разговора на будущее, до выяснения подробностей.
— Что же касательно академической бумаги, — сказал он, — то, поверьте, голубчик, сие отменять не в моей власти. Долги есть долги.
Баженов так ничего и не доказал. Тяжба длилась несколько лет. Василий Иванович, продолжая испытывать денежные затруднения, наконец смирился. Ему до крайности опротивели все эти денежные споры. Завистники Баженова сумели убедить Екатерину, что к молодым талантам, пребывавшим за рубежом, следовало бы относиться построже, не торопиться с похвалами: кто знает — какие идеи они впитали, что у них за душою и какими страстями они движимы. И потом, русских, особливо тех, кто вышел, как говорится, из грязи в князи, опасно баловать похвалой. Они быстро начинают чересчур много мнить о себе и бессовестно попирать авторитеты.
Наущения не прошли бесследно. Екатерина II берется за написание статьи в форме письма в адрес абстрактного «Белиберды». Сие произведение предназначено для журнала «Всякая всячина». Он был основан самой императрицей, она же, по существу, являлась и его основным автором.
Автор письма, не называя имен, рассуждает: «…приметил я, что здесь часто бедный старается быть столько роскошен, как и богатый. Ни один человек почти не живет по своему достатку: всякой проживает более, нежели он имеет дохода, делает долги, не думает, как их заплатить, и, наконец, когда уже его принуждают к платежу, тогда иные стараются избыть онаго незаконными отговорками или же промышляют, как бы денег достать». А поскольку выманить у «людей» или у «правительства», замечает автор, не всегда удается, то «тогда уже разстроенное состояние разстраивает час от часу более мысли, без того склонные к прихотям». А далее прослеживаются те самые опасения и намеки на образ мыслей: «Выходя же из своего состояния, чего иначе ждать, как безпристранных прихотей, следовательно, беспокойств душевных и телесных и мыслей необузданных? Тогда справедливый отказ почитается обидою, доляшое послушание покаяжется тягостью, частные неудовольствия изъявляются им общими».