Заботясь о том, чтобы строительство обошлось по возможности дешевле, Баженов вместе с тем в инструкции советует к экономии относиться разумно, не наносить ущерба качеству во имя дешевизны: «…не всегда по подрядам те работы лучше, которые дешевые и для того повелеваем вам взирать более на доброту, нежели иногда на дешевизну».
Дело продвигалось. Но слишком много времени стало уходить на всякие проволочки, переписку.
— Поверишь ли, Федор, — возбужденно рассказывал Баженов Каржавину, — я в каком-то дурацком положении нахожусь. Вроде бы главою строительства определен, а прав почти никаких. Люди идут ко мне с просьбами, а я не могу им ничего ответствовать, на все должен соизволение ждать. К тому же — это, ей-богу, смешно — вынужден разным особам доказывать, и не на деле, а на словах, что я, прости господи, при своем уме. Многие мои предложения чины разные в штыки принимают. Мол, так не принято у нас. Да еще слухи распространяют, что опытности во мне нет. Вот и приходится доказывать, что то или се доселе не принято было потому, что и строить не доводилось ничего подобного. А мне-то ведь виднее — что надобно и чего ненадобно. Приходится азбукою заниматься, даже доказывать, что мне при строительстве лекарь нужен, потребны люди со знанием диалектов, чтобы полезные книги переводили, помогали людей наукам учить, поспешествовали общениям с мастеровыми иноземного происхождения. Надо в умы вдолбить, что сие строительство не приемлет такой методы — тяп-ляп и… слепили.
На оной стройке разные поколения не токмо трудиться, но и учиться должны. Сие должна быть академия строительных наук, фундамент будущего архитектурного процветания России. Я как мыслю… Кремлевские строения — это токмо начало реконструкции Москвы. Когда сердце города излечим, тогда, глядишь, и все тело оздоровим. Затея грандиозная, она меня десять раз переживет. Стало быть, не токмо во мне дело, заботы общие. Сие хлопоты многих поколений. Ну а пока я вынужден с малого начинать, доказывать свою причастность к архитектуре, что я ею сызмальства влеком и множество разных опытов при строениях имею.
Каржавин не перебивал. Молчаливо перекладывал листы с эскизами, набросками. Лишь изредка исподлобья бросал взгляды на Баженова, который временами вроде бы даже забывал о своем собеседнике и, как-то странно скорчившись, засунув руки под мышки, метался по зале, размышляя сам с собой.
— Где нет хозяина, там нет и порядку, только одна видимость, что порядок. Когда хозяев много, то получается, что их совсем нет. Ибо строгостей много, а толку мало. Каждый командует по своему разумению, кто в лес, кто по дрова, а дело стоит, а я мечусь, вот как сейчас, перед каждой влиятельной особой оправдание держу, бумаги отписываю, целые фолианты отчетов составляю. Добро бы о деле шла речь, а то так… Разумно ли это? Я мыслю так: доверено — баста.
Хоть и более кто чинами, но командовать мною по пустякам и особливо касательно строительных дел — сие не дело. Ежели по всякому воводу я должен согласия в дальних переписках искать — тоже глупость. Кто должен быть за все в ответе? Я! С меня и спрос. Так зачем же обременять ненужностями и недоверием? Кому от этого выгодность? Кому, позвольте спросить, выгодно, что я много времени попусту трачу, что люди, при строительстве определенные, казенные деньги получают, а само дело за неразумностью организации замедленный ход имеет? Ведь получается, что от этого и расходность растет. Вот ты, Федор, в этих науках ученость имеешь. Так скажи, не глупость ли это?
— М-да, — задумчиво произнес Каржавин и загадочно улыбнулся. — Ладно, уломал ты меня. Вели казенную бумагу писать. Остаюсь. На досуге поразмыслим, может, чем и помогу.
Баженов подал ходатайство о необходимости пополнить штаты Кремлевской Экспедиции и архитектурной команды. И не только за счет архитекторов, художников, мастеровых. Он нуждался также в людях, хорошо знающих математику, иностранные языки. «Теперь я приискал одного, учившегося в чужих краях 13 лет сперва на своем коште, а потом несколько годов и на казенном, — писал Баженов начальству, — а содержание его последнее было бы зависимо от Коллегии иностранных дел, откуда он имеет и отпуск с награждением чина коллежского до приискания себе в другом месте службы. Ныне он желает быть при мне в помощниках; должность его и знания не в чертежах и не в рисунках, но именно в рассуждениях о математических тягостях, в физике, в переводе с латинского, французского и с эллино-греческого языка авторских сочинений величавых пропорций архитектуры, да и, впрочем, что в таком величайшем здании, каково будет кремлевское здание, да и по нынешнему при модели делу такого человека иметь весьма нужно и необходимо для рассуждения математических правил и примечаний; и так, чтобы не упустить его куда в другую команду, я имею честь Экспедиции Кремлевского строения оного коллежского актуариуса Федора Каржавина представить, чтобы соблаговолила его принять для вышеописанных резонов, и определить с жалованьем на 1-й случай, как 1-го класса помощнику, и ко мне его прислать».