Так в своем Наказе императрица помирила Монтескье и Вольтера. Теперь ей предстояло запастись лекарствами для лечения язв. В этом деле большую услугу ей оказал другой философ — итальянец Беккарий. Почти вся десятая глава Наказа «Об обряде криминального суда», посвященная уголовному праву и исправлению нравов, — это мысли, взятые из книги Беккария «О преступлениях и наказаниях». Этот философ во многом расходится с Монтескье и ближе к идеям Руссо, которому Екатерина покровительствовала, но произведения коего не всегда почитала. Беккарий выступал в защиту угнетенного большинства, против привилегий дворянства. Однако Екатерина умудрилась и на сей раз найти примиренческую стезю, встав на абстрактную позицию «блаженства всех и каждого». Она проповедует в Наказе всеобщее человеколюбие и терпимость, выступает против пыток, за гласность суда, за «приведение в совершенство воспитания», за широкое распространение просвещения. «Преуспев, по мнению моему, в сей работе довольно, — пишет Екатерина, — я начала казать по частям, всякому по его вкусу, статьи, мною заготовленные, людям разным…» Первоначальное знакомство «по частям» и «по вкусу» — это был тактический прием. Наказ был составлен так, что различные его страницы отвечали вкусам, запросам и умонастроениям самых разных людей. Такой метод прочтения пропагандистски был выгоден. У представителей разных сословий создавалось впечатление, что императрица разговаривает с ними на понятном для них языке, читает их сокровенные мысли. Общественное мнение сложилось благоприятное. Оно распространилось и за пределы России. Екатерина велела разослать отдельные перепечатанные или переписанные от руки главы Наказа писателям, философам, просветителям с мировыми именами. Их авторитет и осведомленность о новшествах в России были нужны ей для пропаганды своей деятельности. Цель была достигнута. Екатерина популярностью затмила всех своих зарубежных коллег. В письме к российскому посланнику в Париже Дмитрию Голицыну Вольтер писал: «Людовик XIV, расточавший свои щедроты писателям в Европе, стоит много ниже вашей Государыни: он требовал указания ему повсюду достоинств, а Императрица сама с ними ознакомилася. Веления своего сердца она подчиняем советам разума. Желаю, чтобы царствование ея было столь же продолжительно, как оно делает его достославным».
«Блаженство каждого и всех» — золотые медали с такой многообещающей надписью были выпущены специально для избранных депутатов, которым надлежало ознакомиться с Наказом и на заседаниях созданной комиссии разработать и утвердить новое уложение. Делегаты были избраны от всех сословий, государственных учреждений и органов власти, пахотных солдат, крещеных и некрещеных некочующих народов, за исключением помещичьих крестьян. Они съехались в Москву в 1767 году, 30 июля приняли в Успенском соборе присягу, а затем под командованием генерал-прокурора Вяземского отправились в Коломенский дворец. Здесь начались заседания, «при каждой статье родились прения».
Горы бумаг, протоколов, записок, докладов, предложений росли не по дням, а по часам.
17 августа в комиссию пришло пополнение из числа гвардейцев. В их числе был и Николай Новиков. Он стал вести «дневные записки в комиссии о среднем роде людей». Эта нелегкая, кропотливая, но интересная работа, к которой Новиков относился с увлечением, по существу, в дальнейшем и натолкнет его на журналистскую и издательскую деятельность.
Дебаты разгорались. Депутаты осмелели, вошли во вкус. Екатерина с тревогой следила, как «они более половины того, что написано мною было, помарали». Гражданское возбуждение нарастало. Генерал-губернатор Малороссии Румянцев предлагал «пройти со вниманием течение минувших времен и рачительно разыскать все причины, вредившие общему благоденствию и силе законов». Пахотный солдат Жеребцов требовал всеобщего образования. Дворянин Григорий Коробьин настаивал на крестьянской реформе, оправдывал крестьян-беженцев. Одни отстаивали свою «породу», другие, как Иван Смирнов, требовали, «чтобы дворянство и преимущества оного не доставались по наследству, но чтобы всякий старался достигать их по заслугам. И судить дворян следует по законам, которые установлены для всех других людей в государстве».
Споры затягивались. Они даже успели изрядно поднадоесть императрице. Она, видимо, рассчитывала больше на парадный триумф затеянного ею мероприятия и никак не думала, что жизненные проблемы намного сложнее, запутаннее, прозаичнее, чем философские умозаключения, изложенные в Наказе. К тому же в комиссии стали поговаривать о частичном ограничении монаршей власти и расширении правительственных прав. Некоторые депутаты отошли от вольтерьянства, их позиция была в русле руссоизма. А это уже совсем никак не вязалось с настроением императрицы. Делить с кем-то еще лавры славы — это не входило в ее планы. К абсолютной власти она быстро привыкла.