Вся ее жизнь в тяжелом труде. Вот и сегодня с утра пораньше отправилась она к своим питомцам.
На работе Матрена Панкратьевна сдерживалась, не показывала, что у нее на сердце кошки скребут, авось, еще все образуется.
С дойки на пастбище доярки возвращались по воде. В лодке одни бабы, кого стесняться — кое-кто и до юбок разделся — жарко.
Выплыли на самую ширь реки. Здесь течение само несет лодку, знай, подправляй веслом.
От речного простора душа рвется ввысь. Кто-то затянул песню «Между реченькою, да между быстрою», остальные подхватили.
Матрена Панкратьевна сперва лишь подпевала подругам. А затем и сама завела песню «Кого нету, того больно жалко». Доярки притихли, вспомнив о погибшей Зине.
С песнями добрались до деревни. Лодка толкнулась в берег прямо перед сепараторной. Пока фляги с молоком носили на плечах в гору, прибежала запыхавшаяся почтальонша.
— Крепись, тетка Матрена… Раиска трагически умерла. Вот! — протянула она срочную телеграмму.
— Чуяло мое сердечушко… — как подкошенная упала мать на камни. Раненым зверем выла и стонала, катаясь по берегу.
Запричитали и другие женщины. Как же так, еще от одного горя Матрена Панкратьевна не оправилась, а на нее новая беда свалилась.
На шум сбежались и другие сельчане. Из рук в руки передавали бумажку с наклеенной лентой, разглядывали ее: нет ли тут какой ошибки. Но телеграмма была заверена врачом, так что сомневаться в ней не приходилось.
— Беда одна не живет! — многозначительно заметил кто-то.
— Да что же это делается-то! Куда же ты смотришь?! — обратил свое гневное лицо к небу Егор Ефремович.
— Не ярись, Ефремович! Не услышит тебя Бог. Лучше отведи Матрену Панкратьевну домой, — распорядился появившийся на берегу председатель колхоза. И, оглядев толпившихся в панике доярок, приказал:
— Заносите фляги в сепараторную быстро. Сквасите на солнце молоко-то!
Василька известие о смерти сестры застало дома. Он целый вечер не отходил от матери. И ночью то и дело просыпался, и каждый раз видел ее, застывшую от горя, с фотографией Раисы в руках.
Когда в сорок седьмом году хоронила мужа, Матрена Панкратьевна утешала себя тем, что ей еще повезло дождаться его с фронта и похоронить на своем кладбище: у многих женок лежат их заступники неизвестно где, на чужой земле. Но ничем не оправданная гибель в мирное время одной за другой двух дочерей сразила ее. Что же случилось с Раисой — об этом в телеграмме ничего не было сказано. Может, под машину попала? Или что другое приключилось?
Наскоро собрались в дорогу. Тут и подмену сразу нашли, и денег в колхозе дали на дорогу.
В Архангельск Матрена Панкратьевна и Василек прилетели самолетом. От Кегострова на теплоходе пересекли реку и затем утомительно долго ехали в трамвае. В поселке, где случилась трагедия, все было готово к похоронам. Войдя в небольшой домик, обшитый досками и покрашенный синей краской, мать и сын увидели два черных гроба на стульях и узнали от собравшихся на проводы людей о случившемся убийстве.
Мужу Раисы не дали визу на заграничные дальние рейсы. Пришлось ходить на каботажном судне, и заработки, естественно, уменьшились. Привыкшему жить на широкую ногу Григорию нелегко было смириться с этим. И он все чаще и чаще стал прикладываться к рюмке, а так как денег не хватало, скоро влез в большие долги. Вот тогда-то Раиса и оставила техникум, поступила на работу почтальоном в поселке.
— Опомнись, Гриша. Брось пить с дружками. Жить будем не хуже других. Я по доходам и расход буду делать, — пыталась она образумить мужа.
— Все, Раиса, завязал, — обещал Григорий жене.
Но проходила неделя-другая, и она замечала пропажу то ковра, то вазы или еще чего другого. Пьяный Григорий бросался с кулаками на мать, требуя денег.
Раиса поняла — муж пить не бросит. Подумывала уехать к матери в деревню, но и стариков было жаль бросать — люди они добрые. «Уж как-нибудь поживу еще. А рожать в деревню поеду. Там с мамкой и порешим, что дальше делать», — решила она.
Но до декрета ей дожить не пришлось. Разнеся почту, она возвращалась домой и уже с улицы услышала крики о помощи. Бросилась к крыльцу, где сидели пьяные дружки Григория. Одна из соседок слышала, как они со смехом сообщили Раисе:
— Видишь, как Гришка мать учит!
И всегда тихая Раиса на сей раз не сдержалась и набросилась на них:
— Марш отсюда, алкоголики паршивые! — и, растолкав их, вбежала в дом. Уже в первой комнате она увидела неподвижно лежащую на полу с открытым ртом мать Григория и поняла — прибежала поздно.