Hijo de la gran puta!
А для чего еще нужны друзья? Кабальеро могут попытаться убить папу в Нью-Йорке. Но только не сегодня, на огромном историческом стадионе, когда все полицейские Нью-Йорка подняты по красному сигналу тревоги, означающему полную боевую готовность. Опасность, которая могла возникнуть на этом стадионе, была иного сорта. Это была религиозная опасность, популистская, и касалась церкви. Это была та опасность, с которой мой друг папа всегда встречался лицом к лицу. Да, он готов был погибнуть, но не сдаться.
Я не стал даже делать вид, что обдумываю и прикидываю последствия, чтобы удовлетворить собравшуюся вокруг Треди толпу.
— Идите. Вы выйдете туда.
Это был разговор подтекстов, и только мы с Треди понимали, на каком уровне он велся. Никто больше в этой комнате не знал Треди как кардинала-борца, которому не раз приходилось выходить на передовую. Никому из них не довелось ощутить его силу на вершине горы.
Лучше, чем кто-либо на этом стадионе, я понимал: даже табун диких лошадей не сможет помешать Его святейшеству Пию XIII подойти к алтарю. Я сказал ему то, что он хотел услышать, чтобы он смог сделать то, что намеревался сделать в любом случае. Невероятно просто даже для бедного брата.
То, что я выступил в роли псевдоспециалиста по принятию решений в подобных ситуациях, стало для Треди избавлением. Если случится несчастье, я буду главным виновником; личный специалист по безопасности папы — придумают для меня название Тилли и ее друзья — отверг мнение экспертов и без нужды, глупо, опасно и неприемлемо — подберут убийственное определение — подверг риску жизнь его святейшества.
Чтоб ему ни дна, ни покрышки. И нет вины на ребятах из Нью-Йорка или настоящих сотрудниках безопасности из Ватикана.
Треди усмирил хор возражающих голосов, начав действовать. За считанные мгновения папа был облачен во все свое великолепие. Он расправил плечи, протянул руку, взял свой пастырский посох и позвал сицилийского кардинала, который был его первым министром и министром иностранных дел.
— Командуйте парадом, Калоджеро, — распорядился он.
Затем папа прошел к боковой двери зала. Альтамирано, я и еще несколько человек последовали было за ним, но он поднял руку: останьтесь.
— Божье благословение, — сказал папа и сделал решительный шаг к безумствующей толпе.
Я не раз потом просматривал пленку — это была самая лучшая запись, которую когда-либо делали телевизионщики.
В неразберихе, царившей на стадионе, Треди можно было увидеть сначала у левого края алтаря, тыльная часть которого выходила к закрытой части стадиона. Восторженный гул доносится с трибун правой части поля. Затем он идет вперед, медленно и решительно, твердо глядя прямо перед собой. Уже все на стадионе могут его видеть. Еще больше криков и воплей. Он не обращает на них внимания.
Какой-то специалист за пультом управления приглушил освещение стадиона и направил на папу луч прожектора. Перед папой выросла его тень, когда он, как обычно, начал медленное восхождение к алтарю по лестнице в сорок одну ступеньку.
Он пришел, чтобы сделать кое-что, это было понятно. Но день был длинный. Он — усталый офисный служащий, вернувшийся домой с работы, водитель грузовика, у которого ноют руки и стучит в висках, учитель с кипой домашних заданий для проверки, изможденный шахтер, поднявшийся из шахты. К тому времени, когда он преодолел три четверти пути вверх по ступенькам, люди забыли о потасовке.
Папа был там, он был один. Человек, символ, идея. Наверху лестницы он низко кланяется алтарю. Поворачивается, чтобы оказаться лицом к лицу с гигантской толпой; крупный план, видно сосредоточение на его лице.
Это момент, когда начинается месса. Вместе с папой должны присутствовать пятьдесят три прелата в торжественных одеждах, восемнадцать алтарников: трое, несущие ладан, опытные чтецы Ветхого Завета, Миссала и Евангелий; Рейлли, который проводит торжественную церемонию принятия митры и так грациозно складывает ее, в идеальной последовательности переворачивает страницы лежащего на престоле Священного Писания и всегда следит за тем, чтобы папа кланялся в нужную сторону.
Но помост зиял пустотой.
Папа был один. Он должен был начать мессу. Вместо этого он подошел к микрофону.
— Друзья мои, — сказал он по-английски, который, когда ему было нужно, становился не только идеальным, но еще и с нью-йоркским акцентом, так как здесь он учился в университете, — я счастлив быть здесь с вами сегодня вечером, и вижу, что кое-кто из вас решил начать веселье без меня.
Послышался смех, шелест.
— Женщинам — свободный выбор! — донесся крик приблизительно от второй базы, но отклика не получил. Люди слушали одинокую фигуру.