Обычно я не особенно люблю заходить в церкви, но в собор Святого Патрика я пошел. Не за тем, чтобы увидеть, как творится история. Я пошел, потому что руки чесались, горло пересохло, а на голову давила огромная тяжесть. Я нервничал. Я убедил себя, что Кабальеро нападут на Треди, пока он будет в Нью-Йорке. Церковь могла стать более подходящим для этого местом, чем стадион, если вы спец по политическим убийствам.
В соборе Святого Патрика все, кто хоть что-нибудь собой представлял, набились в деревянную полированную ложу для почетных гостей. Далеко не все из них были католиками. Президент Америки — протестантка — пришла вместе со своим мужем, присутствовал мэр Нью-Йорка — иудей, главы гораздо большего количества религий, чем упоминалось в Библии, и тысячи две лучших или, по крайней мере, самых фотогеничных представителей города.
Я обнаружил Диллона, беспокойно бродившего в глубине церкви во время мессы. Ищейка в поисках следа. Я воспринял это как добрый знак.
— Никаких подпиленных стропил, шатающихся колонн. Никаких сумасшедших монахов. Никаких смертельных вирусов, — отважился я.
— Даже не шути на эту тему, — прорычал Диллон. — В данный момент ты стоишь на самом безупречном с точки зрения безопасности участке недвижимости в целом мире. Ценой, между прочим, приведения в ярость всех епископов в здании: мы заставили их всех снять свои наперсные кресты, после чего проверили металлоискателем.
— За это они отправят тебя в чистилище.
— Оно того стоит. Всем нравится этот папа. И здесь мы безупречны. Единственное, что могло бы восприняться как угроза за весь день, — это цветок в одной из исповедален. Никто не знает, как он там оказался.
— Ну, цветок — это ниче…
Я похолодел.
— Это была красная гвоздика?
— Я не разбираюсь в цветах. Какой-то красный цветок.
— Гвоздика. Узнай. А записки с ним не было?
Должно быть, это прозвучало странно, так как я заметил тревожные огоньки в его глазах, когда он начал бормотать что-то в микрофон на лацкане.
Пока мы ждали ответа, он осторожно спросил:
— Пол, я чего-то не знаю?
— Может, ничего особенного. Просто немного тревожно. Я уверен…
Но Диллон уже беседовал с кем-то по рации.
— Хорошо, сообщение принято, — сказал он и снова обратился ко мне. — Они считают, что это могла быть гвоздика. Никто не помнит, была ли там какая-нибудь записка, но сейчас это уже история. Цветок давно в каком-то мусоровозе, который мы бы не смогли отыскать, даже если бы захотели.
Прежде чем я смог переварить это, он сказал:
— В чем дело, Пол? Расскажи мне.
Я сообщил то, что ему следовало знать.
— Папе присылали кое-какие угрозы в Риме, они приходили с красной гвоздикой. Может, это совпадение; гвоздики — довольно распространенные цветы.
— Совпадение. Но тебе оно не нравится, — сказал он.
Я пожал плечами. Он видел, что мне это не нравится, поэтому я спросил:
— У тебя же есть запасной выход, чтобы вывести папу после мессы из собора?
— У нас есть три запасных выхода, — сказал нью-йоркский полицейский с гордостью и некоторой заносчивостью.
— Тогда воспользуйтесь тем, который больше всего похож на служебный выход, и все будет в порядке.
Так они и поступили, но я сказал неправду. Не может быть все в порядке, когда где-то рядом находятся Кабальеро. Гром, что грянул после мессы, не имел к папе никакого отношения, зато был непосредственно связан с Тилли, и только с ней. Мы с Тилли прокладывали себе дорогу к автобусам, как вдруг высокая женщина на тротуаре принялась кричать:
— Сестра Джин! Сестра Джин! Сюда!
Женщина держала в руках ужасный розово-зеленый плакат, на котором было написано: «Боже, женщине нужна священник-женщина». Плакат торчал словно больной зуб в стройных рядах небольших, размером с ладонь, желто-белых ватиканских флажков, которыми размахивали восторженные зрители.
— Джин! Сестра Джин! — раздавалось словно вой сирены.
Идя рядом со мной, Тилли посмотрела на женщину взглядом, который я посчитал профессионально оценивающим, словно женщина могла добавить строчку в ее материал.
Я ошибся. Тилли споткнулась. Я схватил ее за руку. Тилли стала пунцовой, испарина покрыла ее лоб.
— Тилли! Что…
Она выдернула руку.
— Все нормально. Это… Увидимся позже.
Она отошла от меня и направилась к тротуару, где полицейский, взглянув на ее удостоверение прессы, освещающей визит папы, позволил ей проскользнуть под ограждение. После короткого колебания я последовал за ней.
Как и следовало ожидать, в своем священническом облачении с ватиканским значком, разрешающим проход где угодно, мне потребовалось гораздо больше времени, чтобы убедить полицейского позволить мне пройти. К тому времени, когда я подошел, отвратительный плакат был прислонен к стене, а Тилли и высокая женщина обнимались.