Александр Архангельский, интеллигент: Охотно! Когда приступаем?
ДЕКАБРИСТЫ И ДЕДУШКА
Инструкция пятьдесят третья, на неделю 5—11 декабря 2005 года, когда шла подготовка к 180-летнему юбилею восстания декабристов.
Александр Архангельский, интеллигент: Слушайте, дорогой коллега, на дворе — сплошная череда юбилеев, связанных с моей любимой эпохой, царствованием Александра Благословенного. Судите сами. 7 ноября: 180 лет пушкинскому «Борису Годунову». Если не помните, это именно та пьеса, где сказано про мнение народное. Дальше идем. 19 ноября: 180 лет со дня смерти Александра I. А послезавтра 180 лет со дня декабрьского восстания на Сенатской площади… Непрерывный праздник, именины сердца. Хочется петь Окуджаву. «На передней лошади едет император / В голубом кафтане…» Или это: «…И поручиком в отставке / Сам себя воображал…»
Архангельский Александр, интеллектуал: Какие у нас с вами разные именины. Я вот отмечаю сегодня сдвоенный праздник, день российской Конституции и 100-летие великого писателя Василия Гроссмана. А на прошлой неделе отмечал 40-летие первой публичной манифестации интеллигенции на Пушкинской площади. Это там, где у вашего любимого разжиженного Окуджавы «На фоне Пушкина… и птичка вылетает». С этого эпизода, с этой первой потери страха на фоне Пушкина, по-моему, и начался наш путь к общественной свободе. Василий Гроссман был одним из тех, кто этот путь интеллектуально готовил; выдавливал — и выдавил из себя литературного раба. Конституция 1993 года стала итогом этого пути, его вершиной. Спасибо дорогому дедушке Борису Николаевичу за нашу счастливую зрелость. Что же до 14 декабря 1825-го, то это лишь великая предыстория нашей сегодняшней свободы, а история совершалась при нас.
Александр Архангельский, интеллигент: Дорогой мой, вот вы и проговорились. Итог — это то, чем путь завершается, в прямом смысле слова итожится. После итога начинается нов$>ш путь. Куда, спрашивается? А сюда, в ту эпоху, в то скукожившееся общественное пространство, где мы с вами находимся; в новую несвободу, в новый кризис, в новый разворот назад. Значит, все те юбилейные даты, о которых вы так восторженно говорили, — только частный случай неизменных закономерностей русской истории. Был Александр I и были декабристы; и тот, и другие мечтали о конституции; и он, и они сделали все, чтобы никакой конституции в России на десятилетия вперед не было. А было бы еще меньше свободы, чем прежде. Так и с Пушкинской площадью, и с ельцинской конституцией: шли, шли и пришли. Давайте лучше праздновать ключевые даты, а дополнительные поминать подверстом, петитом. Высокая трагедия 14 декабря 1825 года — в центре, а день Конституции 1993-го или 100-летие Гроссмана — на периферии.
Архангельский Александр, интеллектуал: Нет, милый, проговорились вы! Сами вслушайтесь в свои слова; вы ведете себя, как чеховская Душечка. То воспроизводите сладкие мифы о золотом веке, веселой и славной александровской поре, в духе «Путешествия дилетантов» и лирико-политических песен Галича; то, начитавшись нынешних брошюрок про угрозу оранжевой революции и насмотревшись торжественных похорон Деникина с Ильиным, превращаете участников восстания да и самого государя императора в орудие слепого русского рока, фатума, который почему-то благоволит к тирании и обращает в большую несвободу любое движение навстречу ей. Вы уж как-нибудь определитесь, пожалуйста.
Александр Архангельский, интеллигент: Я ничего не воспроизвожу. Я просто считаю, что русская история устроена фатально и неизменно; так же фатально и так же неизменно желание русских благородных людей из этой фатальности вырваться. Мне дороги образы большинства декабристов, кроме жестокого Пестеля; мне нравится думать о тех, кто не побоялся в декабре 1965-го выйти на площадь; просто я думаю, что плетью обуха не перешибешь. Остается помнить о трагически-счастливых моментах краткосрочного прилива энергии свободы — и ежиться в ожидании долговременного отлива.
Архангельский Александр, интеллектуал: Никогда с этим не соглашусь. Не знаю насчет декабристов, слишком они все были разные, а Конституция, Гроссман и Пушкинская площадь очень всем нам помогли. До сих пор какое-то подобие общественной жизни сохраняется, вопреки всем привходящим обстоятельствам, только потому, что есть эта великая формула народоправства. А если жизнь сохраняется, значит, шанс — есть.