И была Земля. И в наказание за грехи наши далекие Златоглазые Боги сожгли ее в Великом Огне. Ибо Богам можно все.
Но перевезли они избранных через звездное море в своих искрометных лодках.
И освятили Новую Землю. И позаботились о нас, недостойных. Оставили несчетные запасы зерна и мяса, железа и холстa. А также Священные Предметы, чтобы поклоняться им и приносить жертвы.
И обещали они вернуться.
Многие века смотрим мы на звездное море и ждем Златоглазых Богов.
А когда приплывут они в своих искрометных лодках, наступит на Новой Земле всеобщее благоденствие. Станет голодный - сытым. Бедный - богатым. Больной - здоровым.
И тогда запоет свою песню священная птица Торр.
Седьмой день недельника заканчивался молитвой Синтезатору. Все вошедшие в возраст мужчины Поселка собирались в Ангаре вокруг вытянутой, как веретено, облепленной проводами и датчиками огромной кастрюли с краном внизу, который озорники-мальчишки прозвали писькой.
Молитва была длинная. Сперва возносили хвалу Златоглазым Богам, потом оставленным ими Священным Предметам, потом самому Синтезатору.
А под конец, когда жрец торжественно прикладывал палец к экрану и Синтезатор натужно гудел и трясся, мигая надписями и искря контактами, все просто сидели вокруг, скрестив ноги кренделем, и повторяли, как положено: "Опа! Опа! Опа!"
Считалось, что это помогает Синтезатору лучше трудиться.
Под конец Предмет издавал победный рев пустынного волка и замолкал. Жрец торжественно подставлял под письку объемистый металлический котелок, в который, пенясь, лилась теплая, резко пахнущая рвотня. Котелок шел по кругу. Пашка, как Юный, получал свою порцию одним из последних.
Знакомый обжигающий напиток заполнил рот, шершаво прокатился вниз, опалил желудок. Пашка часто-часто задышал, по-рыбьи разевая рот, на глазах выступили слезы. Но потом почти сразу стало беспричинно весело и приятно. Захотелось вскочить и пуститься в пляс, отбивая голые пятки о пол Ангара. Захотелось выбежать на улицу и зацеловать первую попавшуюся девчонку, да еще и подол ей задрать. Захотелось дать в глаз другу Эйтону. А под конец потянуло в сон.
Действо закончилось. Мужчины стали расходиться. Обсуждали на ходу важные вопросы. Поливало вот-вот сломается, значит, надо жертву готовить. Барана или козла? Что надежнее? Дед Баклан откинулся - надо нового погонщика железных лошадей выбирать, а то пахота не за горами. Скоро пора свадеб - справится ли Синтезатор или самим придется дрянную самогонку гнать?
Пашку эти проблемы волновали мало, он выбрался на улицу, повалился на пожухлую красно-бурую траву, загляделся на серое небо, по которому одна за другой спешили все десять лун.
- Привет! - рядом с Пашкой присела черноглазая Грязнуля Лин. Дотронулась тонкими пальцами с обгрызенными ногтями до амулета на его груди: высушенной головы летающей крысы с тремя рядами черных зубов. Прыснула тоненко: "Рвотни наглотался!"
Пашка поймал ее плохо отмытую ладонь и приложил к щеке. Ладонь была твердая и пахла нагретой землей. В потрескавшуюся кожу пальцев въелся бурый сок сорняков. Под ногтями скопилась грязь. Лин не захотела учиться ремеслу, работала в поле, руки и одежда у нее частенько было испачканы, за что она и получила свое прозвище.
А еще Грязнуля часто смеялась, и тогда видно было, что передний зуб стоит у нее чуть наискосок.
Лин, с добрыми, узкими, как рыбки-кохлянки, глазами и смуглыми персиковыми щеками, очень нравилась Пашке.
Если Индикатор Крови покажет, что им можно вместе иметь детей, то осенью Пашка позовет Лин в жены.
- Поедем завтра на дрезине кататься? - спросила Лин, устраиваясь рядом. Перед Пашкиным носом мелькнули круглые коленки, захотелось уткнуться в них лицом. Пашка потянул Лин к себе, накрыл губами обветренные, в коросте губы.
- Пусти, дурачок! - отбрыкивалась Лин. Так, для порядка, не по-настоящему. Пообниматься ей тоже хотелось.