Можно бесконечно рассусоливать о дальности крика ревуна. Две мили, три мили, звук летит через холмы и против встречного ветра — разные наблюдатели дают свою оценку. Но все эти мерки бессильны перед природой данного крика, его акустическим свойством. Однажды я случайно услышала нечто, его напоминающее. Как-то раз мы с Вергилием шли мимо свинофермы, из которой грубо выгоняли охваченное паникой стадо. Визг и хрюканье сонма свиней чем-то напомнили вопль ревуна.
В другой раз нам встретилась тяжелогруженая повозка, ступицы которой давно не смазывали. Если стократно усилить надрывный, душераздирающий скрип сухого колеса, можно получить отдаленное представление о звуковой окраске и силе Вергильева крика.
Описывая землетрясение, мой любимый классик Апулей упомянул «замогильный рев» в муках мятущейся земли — это довольно точный словесный образ стонов и хрипов, издаваемых моим другом.
Чтобы до конца прочувствовать безупречную первозданность этого звука, его надо услышать.
†
Через пару дней Генри отправился к таксидермисту. Он переживал, что оставил мастера без древней драгоценной пленки, но вместе с тем ему не терпелось показать свое произведение.
Эразма, который вновь его сопровождал, Генри привязал на улице. Хозяин встретил гостя равнодушно. Генри смутился. По телефону он уведомил о своем визите и условился о времени. «Неужели я что-то перепутал и пришел слишком рано или опоздал?» — растерялся Генри. Нет, похоже, таксидермист пребывал в своем всегдашнем настроении: облаченный в фартук, он, точно вепрь, шастал по мастерской.
— Чем-нибудь помочь? — спросил Генри.
Хозяин молча помотал головой. Генри ждал в магазине, любуясь чучелами. Он был рад вновь очутиться в комнате, полной прилагательных, словно викторианский роман.
— Входите, — позвал таксидермист — он уже сидел подле конторки.
Как послушный подмастерье, Генри вновь сел на табурет и подал мастеру текст Беатриче. Пока тот медленно читал, он огляделся. Оленья голова была закончена, а вот пузатый каркас остался без изменений. Вергилий и Беатриче все так же беседовали.
— «Реактивный двигатель» не годится, — без предисловий брякнул таксидермист. — Насчет свинофермы я тоже не уверен. А вот сонм свиней — хорошо. Несмазанная ступица — просто великолепно. Прямо видишь картинку. Кто такой Апулей? Я о нем не слышал.
Что это: стариковская забывчивость или характерная особенность человека, который умеет говорить «пожалуйста», но не «спасибо»?
— В тексте сказано: писатель, — ответил Генри. — Он знаменит книгой «Золотой осел», вот почему я решил сделать его любимым античным автором Беатриче.
Таксидермист кивнул. Было непонятно, что означает сей кивок — одобрение полученной информации или собственных мыслей.
— А как ваши успехи? О таксидермии что-нибудь написали?
Мастер опять кивнул и взял с конторки листки. Пробежал их взглядом и стал вслух читать:
Животные исчезли из нашей жизни. Я имею в виду не только города, но и дикую природу. Куда ни глянь, две трети обычных и редких животных сгинули. Да, кое-где они в избытке, но это всё особые места: заповедники и резервации, национальные парки и зоосады. Повседневного сосуществования с животными больше нет.
Кое-кто выступает против охоты. Меня это не касается. Таксидермия не создает спрос, но сохраняет результат. Если б не мы, животные исчезли бы не только из природной среды, то также с равнин нашего воображения. Взять квагту — сей подвид бурчелловой зебры вымер. Без сохраненных экземпляров, выставленных там и сям, она бы превратилась в пустой звук.
В подготовке животного пять этапов: свежевание, обработка шкуры, создание манекена, подгонка шкуры на манекен, отделка. Каждый этап, если работать на совесть, отнимает уйму времени. Плодотворное терпение — вот чем профессионал отличается от любителя. Много времени уходит на то, чтобы все детали были сбалансированы — глаза не косили, нос не прогибался, уши не торчали, — чтобы животное выглядело гармонично. Затем ему придается выразительная поза.