Неловко, почти стыдно было смотреть ей прямо в глаза и, может быть, этот-то стыд, неприятно дразнящий, влек и манил к себе.
По левую руку от нее поместился я, — по правую — сидел мужчина безукоризненной наружности, в безукоризненном костюме.
Лицо его было правильно, бледно, с резко очерченными ярко-алыми губами, лицо самовлюбленного Нарцисса.
В антракте я узнал из краткого разговора моей соседки с ним, что он — ее муж, может быть — любовник.
Он говорил отрывисто, немного устало, не глядя на нее; она взволнованно, перебирая худыми пальцами тонкую золотую цепь, — единственное украшение на строгом синем платье.
— Это оскорбляет меня. Зачем? — шептала женщина.
— Мне только скучно, — отвечал ей усталый голос мужчины, — пойми ты — только скучно…
Я вышел в буфет, потоптался там, потом сел в фойе, следя за пестрым кольцом гуляющей публики.
И вот я увидел ее — мою соседку, идущую с мужем в общем потоке.
Выпуклые глаза ее туманились, тоскливо озирая толпу, потом остановились на моем лице и замерли.
Мне стало не по себе, — я не знал, поклониться ли ей или отвести лицо, — так откровенен и радостен стал ее взгляд.
Она резко высвободила свою руку у мужа и быстро пошла ко мне.
— Здравствуйте, — услышал я ее голос и растерянно поклонился.
— Не удивляйтесь, — быстро, нервически продолжала женщина и села рядом со мной на диван. — Главное, не делайте изумленного лица… Все это совершенно не так странно, — просто вы забыли меня, но я вас вспомнила и захотела поговорить с вами… Да, да — не возражайте… Ваши портреты прелестны. Вы нравитесь женщинам, — и я одна из ваших поклонниц…
Признаться, я ничего не понимал. Женщина не была сумасшедшей — это ясно, но неожиданное нападение ее было слишком экзальтированно. Я ее вовсе не помнил и нигде не видал раньше.
Глаза ее теперь казались еще более откровенными, зрачки потемнели и округлились.
Мужа ее в толпе я больше не замечал.
— Я вижу, вы все думаете о моем поведении, — вновь начала она, ничуть не смущаясь моим неловким молчанием.
— Напрасно! Представьте себе, что мы уже давно знакомы и попробуйте быть таким же интересным собеседником, как и портретистом.
Она оглянулась и внезапно лицо ее замерло и стало страдальческим.
Тогда я начал говорить. Пустяками думал оживить себя, — во всяком случае, все это было забавно.
Муж не возвращался, и мы вместе прошли в партер.
Занавес был поднят, в зале стоял полумрак и, когда я пропускал спутницу свою вперед на ее место, она намеренно, — я это понял, — прижалась к моему плечу. Только глаза ее смотрели в сторону мужа, неподвижно сидящего в кресле. Лицо у него по-прежнему было невозмутимо, презрительно-скучающее.
— Где ты был? — отрывисто спросила его женщина.
— Курил в буфете, — сквозь зубы ответил тот.
Я уже не смотрел на сцену. Незаметно приглядываясь к этим двум людям, я старался понять их отношения и странное поведение соседки.
Она точно осунулась вся, постарела; но глаза оставались широко открытыми, спрашивающими. Потом неожиданно оживилась, выпрямилась и, нагнувшись к самому моему лицу, зашептала быстро что-то несвязное.
— Простите меня, но ваш муж… — начал было я.
Она перебила:
— Вздор!.. и потом, почему вы думаете, что он мой муж?
— Судя по вашим отношениям…
— Да, да — конечно… но он ничего не имеет против… С ним скучно, — он слишком занят собой, и потом, Бог мой, если я так хочу…
Она повернулась к мужу и долго, как-то моляще, смотрела ему в лицо. Он был удивительно хорош в эту минуту.
Странно. Она положительно манила меня. В ней было что-то животное — этот раздвоенный подбородок, эти чувственные глаза, белые тонкие руки. Казалось почему-то, что белье на ней не совсем чистое и пахнет чуть-чуть птицей, но кто же сказал, что это всегда противно?
До конца спектакля я не расставался со своей случайной знакомой. Сидел бок о бок во время действия, чувствуя ее прикосновения; взволнованный, почти увлеченный, в антрактах бродил по фойе, сыпя каламбурами, анекдотами, — болтая всякое ничто в каком-то опьянении.
В вестибюле, перед выходом, хотел просить, умолять ее о новой встрече, но она внезапно исчезла. Должно быть, замешалась в толпе и вышла с мужем.
Я шел по улице, все еще под впечатлением ее взгляда — откровенно-манящего, и пожимал плечами.
Ночь повисла морозная, — падали белые редкие звезды снега.