Анемподист Иванович молча поцеловал узкую ладонь, посмотрел в светлые глаза Марии Ивановны и резким движением сбросил на пол Брамбиллу.
— Милая, добрая Мария Ивановна, — повторял он.
А Брамбилла, чудно выгнув спину, шипел и мяукал, глядя на них.
И ничего не слышал Анемподист Иванович, все ближе склоняясь к такому знакомому, такому милому лицу Марии Ивановны. Ее руки были приятно теплы, а нежные, тонкие пальцы с ясными теперь и такими понятными следами от уколов иголки касались его щек и воспаленных век, и уже чувствовал на губах своих Анемподист Иванович сладкое дыхание и жар чужих губ, но внезапно малиновое облако прошло пред глазами его и услышал он, что снова тут, поблизости звенит холодная струя воды, а смутные головки роз расцветают на фарфоре. Цветы становились все явственнее, все шире и сладостнее раскрывали они свои лепестки, и уже видел их он у своих глаз, у своей шеи, чувствовал их благоухание. Пестрое и яркое кольцо сжималось у его горла, точно руки Марии Ивановны в жарком объятии хотели задушить его.
Беспомощно поводя пальцами, силился понять, что с ним, Анемподист Иванович, но тщетно. В синем, желтом, красном вихре проносились по воздуху огромные розы, вот-вот готовые его засыпать.
Топоча сапогами и оставляя мокрые следы на паркете, суетились дурацкие рожи, раскрывая дверцы буфета, звеня стаканами и проливая воду и переговариваясь испуганными голосами.
Свиная морда бесстрастно и тупо склонилась над Анемподистом Ивановичем, а голос, тревожный и такой милый, спрашивал о чем-то у него с участием.
И только начинал вникать в происходящее вокруг него, как снова нелепо и мертво глядели на него со всех сторон диковинные чудовища — Мефистофель, бычья морда, петух с ослиными ушами и навсегда удлинившееся, бледное и круглое, как луна, лицо Пьеро.
Ощущая непонятную саднящую боль на шее, потянулся к ней руками Анемподист Иванович и тотчас же увидел на пальцах своих кровь. Тогда, приходя все в большее волнение, но все яснее различая окружающее, он проговорил хрипло:
— Беатриче… почему нет Марии Ивановны?..
Дурацкие рожи, обступая его, заговорили разом:
— Он бредит, он все еще бредит… Я говорил открыть форточку… Этот проклятый кот чуть не задушил его. Но, черт возьми, ночь карнавала могла бы окончиться трагически, если бы мы не поспели вовремя. И, посмотрите, впопыхах никто из нас не снял даже маски.
Окончательно придя в себя и смотря на мертвого Брамбиллу и лужу воды перед собою, на полную полоскательницу, угрюмо пробормотал Анемподист Иванович:
— Если это был только чудный сон, то как вы глупы, что его прервали…
ФОНАРЬ В ПЕРЕУЛКЕ{16}
Оборванные клочья туч прикрыли месяц как раз тогда, когда худой господин, в широкополой шляпе и пальто с поднятым воротником, свернул в переулок.
Пройдя несколько шагов, споткнувшись на деревянных прогнивших досках, которые заменяли здесь тротуар, остановился господин в нерешительности и, прищурясь, повел носом. Переулок был захолустный, может быть, самый дрянной во всем городе.
Далеко впереди слепо мигал один-единственный керосиновый фонарь, но свет его едва ли не делал ночь вокруг еще темнее.
Господин попытался было опустить ногу с тротуара наземь, но тотчас же почувствовал, что сапог погружается в холодную жижу. Бормоча проклятия и вытянув вперед нос, весьма длинный и тонкий, решился все же господин продолжать путь свой по доскам, рискуя упасть и свихнуть себе шею.
По обе стороны тянулся ряд низких деревянных домишек с наглухо закрытыми ставнями. Все обитатели, должно быть, спали, потому что ни из одной щели не пробивался луч света. Из-за досчатых заборов свисали мокрые ветви деревьев и, потрясаемые порывами налетавшего ветра, ударяли ночного путника то по спине, то по шляпе.
Преодолевая трудности пути, продолжал господин подвигаться к фонарю, причем нос его выдавался далеко вперед, старательно вынюхивая запах сырой земли, прелость дерева, навоза и дыма.
Дойдя до фонарного столба, давно облезшего и покосившегося, господин оглянулся.
Напротив увидел он два освещенных запотевших окна и стеклянную дверь. Над крылечком нетрудно было прочесть надпись «Аптека».
Подойдя ближе, внимательно всмотрелся господин в зеленые и красные аптекарские флаконы, точно впервые их видя, заинтересованный меланхолическим их светом. Потом, видимо сейчас только о чем-то вспомнив, быстро поднялся незнакомец по деревянной лесенке на крылечко и дернул за ручку деревянную дверь.