Операция проходила очень долго и тяжело. Эрвард ещё никогда так не переживал за своего пациента, никогда ещё так не боялся сделать неверное движение. Его лоб постоянно был покрыт потом, но протереть его не было времени. Острый скальпель входил в кожу как в масло, прорезая неестественно быстро и просто. Юное тело девушки тряслось в попытках совершить нормальное движение, в попытках высвободиться, но всё было тщетно. Глаза Беатрисы вылезали из обрит от всепоглощающей боги и агонии. Её лицо стало красным, вены выступали из-под кожи. Казалось, что она вот-вот лопнет. Кляп уже не мог сдержать её душераздирающие вопли и стоны. Эти три с половиной часа показались дня неё годами адских мучений. Она думала, что лучше бы умерла, чем легла на этот стол.
Но вот, последняя проба, последний опытный образец был взят. Эрвард закончил зашивать последний шов. Напоследок, он перевязал голову девушки новыми бинтами. Она продолжала кричать ещё немного. Пока это длилось, доктор сидел рядом, на полу, и тихо молился. Вскоре, крики затихли. Тогда, Эрвард отстегнул ремень, вытащил кляп, поднял Беатрису на руки и понёс наверх, в её комнату. От наставшего спокойствия и облегчения, она уснула прямо на руках, не дождавшись даже лечь на кровать. Заснув, она увидела сценку из детства. Как она гуляла по лесу, рассматривала небо и любовалась красотами природы, цветами, величавыми деревьями и насекомыми, что мелькали тут и там. Впервые за долгое время, ей не явилась мать. В этом сне её не было. Всё было спокойно и тихо. Такое умиротворение могло даже показаться кому-то скучным. Но Беатриса явно наслаждалась этим сном. Преисполненное спокойствием, это сновидение никак не хотело её отпускать. Это был сладкий, чарующий, манящий плен для исстрадавшейся девушки. Она провела в этом плену весь оставшийся день и всю ночь, проснувшись лишь на следующий день, рано утром.
С тех пор, её состояние не ухудшалось. Её лишь изредка беспокоили головокружения и ноющие боли. А вот странные видения никуда не исчезли, и даже стали принимать разнообразные вариации и формы, отличаться друг от друга длительностью и содержанием. Почти всегда, Беатриса описала их как сны, в которых она видит то, что происходит на самом деле, наблюдая за всем либо со стороны, либо от лица одного из участников. Нередко, действующими лицами видений становились люди, совершенно ей не знакомые, но в основном, она видела только себя и Маргарет. Эрвард пришёл к выводу, что всему виной временное помешательство. Теперь не было сомнений в том, что девушка заражена. «Она уже несколько долгих лет скучает по матери, не удивительно, что в такой отчаянный момент своей жизни, Беатриса воспроизводит образ дорогого ей человека в своей голове», - так рассуждал доктор. Одно не давало ему покоя – почему этим самым образом дорогого человека не стал её отец? То ли память о его ужасной кончине мешала девушке думать о нём и представлять его в ведениях, то ли она банально любима мать больше отца. Спросить об этом напрямую Эрвард не мог себе позволить. Ни в коем случае нельзя было травмировать бедную девушку ещё сильнее.
Дело шло к зиме. По календарю, она уже давно началась, но снега, пока, не было. «Какая же это зима без снега», - думала Беатриса. Она очень любила гулять по заснеженным лугам. Её всегда впечатляла эта дивная белизна, чистота и кроткий холод снега. Порой, она даже отождествляла себя с ним. В детстве она волновалась из-за того, что её кожа была белее, чем у любого другого человека, окружающего её. Но родители успокаивали её, говорили, что в этой нет ничего такого, и что она не должна стесняться этого. «Наоборот, это выглядит красиво», - говорили они.