— Ты выглядишь великолепно, — говорит он.
Его глаза сияют, и сейчас он не смотрит на меня в вульгарном смысле. Я нервно кусаю губу и чувствую, как горят мои щёки. Я беру его за руку, и он помогает мне спуститься с лестницы. Я благодарю его за это. Высокие каблуки не дружат со льдом. Он ведёт меня к своей машине и вытаскивает ключи.
— Мне неудобно тебя просить… — начал он. — Не могла бы ты повести? — я поднимаю бровь. — Мне на самом деле нельзя, — объясняет он.
Я хочу спросить, что он под этим имеет в виду, но боюсь, что он может наброситься на меня, если я буду вмешиваться в его личную жизнь. Так что, я беру его ключи и сажусь на водительское место. Слава богу, я могу водить на каблуках. Умение, которое имеет не каждая молодая девушка. Дилан указывает мне дорогу, и я осторожно маневрирую сквозь улицы до тех пор, пока он не говорит мне остановиться у ряда домов. Он выходит, открывает для меня дверь и ведёт внутрь. Мы ничего не говорим друг другу. Я боялась начать разговор, а он… что ж, я, правда, не знаю в чём было его оправдание. Он ведёт меня вверх по лестнице и достаёт из кармана ключи от номера 34.
— Ты здесь живёшь? — спрашиваю я, интересуясь, где мы находимся. Всё это время я не особо пыталась представить, куда мы направляемся, пока мы не оказались напротив бледной зелёной двери.
— Да, — говорит он, и я не знаю рада ли тому, какое место он выбрал для нашего свидания.
Должна сказать, что это было лучше, чем лес или озеро. Если здесь что-нибудь случится, я могу закричать, и, возможно, кто-нибудь меня услышит. Но при этом у него были ключи от каждой двери в этом доме, так что, он с лёгкостью может запереть меня. Я закатываю глаза от своих мыслей. Почему я стала таким параноиком? Хорошо, Дилан не был совсем сумасшедшим, он никогда не делал того, что могло бы причинить мне боль. К тому же, он просто пытается быть милым по своему. Наконец он отпирает дверь и открывает её для меня. Я начинаю входить внутрь и неожиданно ощущаю его прикосновение. Он осторожно кладёт свою руку мне на спину, ведя меня внутрь. Это выглядит странно, но не даёт мне повода волноваться. Он приводит меня в маленькую прихожую.
— Можешь подождать здесь пару секунд? — спрашивает он. Я киваю головой. — Закрой глаза, — и я делаю, что он говорит.
Я слышу, как он удаляется, и терпеливо жду. Через пару минут он возвращается. Когда он осторожно берёт меня за руку, я инстинктивно открываю глаза.
— Нет, — говорит он. — Ещё рано. Закрой их, — я повинуюсь. Я слегка крепче сжимаю его руку, пока он ведёт меня дальше по коридору. Ненавижу ходить на каблуках, не зная, где я буду ходить.
— Ладно, прежде чем ты откроешь глаза, — начинает он, — дай мне знать, если тебе не понравится, просто скажи. У меня есть план Б.
— Хорошо, — шёпотом говорю я и затем медленно раскрываю глаза. Когда я увидела, что он сделал, улыбка приятного удивления тут же подкралась к моему лицу. Комната была тёмной, но одно место на полу было освещено кучей свечей. Он положил туда мягкое тёмное одеяло и пару подушек. — Дилан… — я затихаю.
— Бля, тебе не понравилось. Вот же, ебаный стыд! — проворчал он, прерывая меня. Он отпускает мою руку и начинает тушить свечи.
— Дилан, стой! — бросаю я. — Мне всё нравится. Это прекрасно. Всё просто волшебно.
— Правда? Ты так считаешь? — я киваю головой. — О… прости меня. Прошло некоторое время спустя, как я закончил с этим, и я боялся, что это может быть слишком.
Кто этот парень, и что он сделал с Диланом О’Брайеном? Парень, которого я знаю как пугающего, властного и плохого, боится быть слишком романтичным? Не могу поверить в то, что слышу.
— Всё идеально, — я улыбаюсь и, кажется, это успокаивает его нервы.
Он велит мне садиться, а сам исчезает в другой комнате. Я жду его, осматривая комнату. Это была небольшая обычная квартирка, не слишком отличающаяся от моей. Единственная вещь, которая здесь отсутствовала, фотографии. Я не заметила здесь ни единой рамки. Но прежде чем я смогла сложить всё воедино, Дилан уже вернулся с белой картонной коробкой в руках.
— Надеюсь, ты любишь пиццу, — говорит он, садясь на пол рядом со мной.
— А кто не любит?
Теперь наше свидание действительно началось. Мы сидели напротив друг к другу, пока он нарезал пиццу на восемь чётных ломтиков.
— Расскажи мне что-нибудь о себе, — просит он.
И прежде чем я кое-что узнаю, я пересказываю ему всю свою жизнь. Я рассказываю ему о том, что хочу забрать бар себе, после того как Майк уедет в Нью-Йорк. Я рассказываю ему про родителей, о том как они встретились и как мама забеременела Майком, когда ей едва исполнилось 18. Я рассказываю о том, что мой отец находится в военно-морском флоте, и поэтому возвращается домой через каждые шесть месяцев. Я рассказываю о своей учёбе и о своей подростковой жизни. Я рассказываю ему всё, что странно, но в данный момент выглядит нормально. Я говорю и говорю, а, когда я спрашиваю что-нибудь про него, он отвечает одно и то же:
— Сегодня мы говорим только о тебе. Мы не будем меня обсуждать.
Мне всё это надоело, поэтому на половине своей истории, я остановилась.
— Дилан?
— Да?
— Поговори со мной. Расскажи мне что-нибудь. В чём твоя история, — я вздыхаю, смотря на пустую коробку из-под пиццы.
— Видишь эту белую дверь? — я киваю. — Иди туда. Открой ящик с медикаментами и достань оттуда маленькую оранжевую баночку.
Немного смутившись, я встала с пола и подошла к двери, за ней была ванная комната. Я открыла ящик с медикаментами, между обезболивающими и другими видами лекарств стояла маленькая оранжевая баночка наполненная белыми таблетками. Этикетка была сорвана, поэтому я не смогла прочесть название лекарства. Я беру баночку и возвращаюсь к Дилану. Я отдаю её ему и сажусь на своё место.
— Эти таблетки мне прописали два года назад, — говорит он. — И за эти два года я принял всего две. Одну на мамин день рождения и одну сегодня.
— Как-как они действуют?
— Я должен принимать их каждый день. Они причина, по которой сейчас я такой, Джесс. Таблетки блокируют мой разум, заставляют меня ничего не чувствовать. Я не могу злиться или грустить. Я не счастлив и не испытываю нервозность. Я просто ничего не чувствую. Я смотрю на тебя, и не могу ничего почувствовать. Я не хочу причинить тебе боль и не хочу поцеловать. Я не могу ненавидеть и не могу любить. Таблетки аннулируют все мои чувства.
Я с трепетом наблюдаю за ним. Он впервые открылся мне сейчас, и я не знаю, что сказать. Так что, я подвигаюсь ближе к нему и беру его за руку.
— И мне это не нравится. Я хочу быть в состоянии, чтобы смотреть на тебя с вожделением. Я хочу сдерживать себя от того, чтобы не вцепиться в твоё лицо, чтобы поцеловать. Потому что сейчас я не могу сказать, что хочу тебя. Я не могу сказать, что ты привлекаешь меня, потому что, если честно, это не так.
— Тогда зачем ты принял их? — спрашиваю я.
— Чтобы не причинить тебе боль, — его глаза устремились в пол. — Я помню, как встретил тебя на остановке месяц назад. Я помню, как сильно хотел ударить тебя. Просто потому что ты сидела там. Я не мог допустить, чтобы это произошло сегодня. Я не могу позволить себе наброситься на тебя.
Потому как я не могла произнести ни слова, я обвила руками его шею и прижалась ближе к нему. Он казался таким хрупким, и единственное, что я могу сделать, это обнять его.
— Ну, ладно, — говорит он, отодвигаясь от меня. — Хватит. Я не хочу, чтобы ты жалела меня, — он встаёт и предлагает мне свою руку. — Хочешь посмотреть фильм?
Я киваю головой, и мы занимаем место на его диване. Я снимаю свои каблуки и располагаюсь поудобнее. Я села в паре дюймов от него. Я не смею прикасаться к нему, но хочу этого. Я хочу прижаться к нему. Хочу положить голову ему на плечо. Я хочу чтобы он обвёл меня своей рукой и прижал ближе к себе. Но я не смею. Так что, мы сидим в тишине, смотря фильм, название которого я забыла. Мои глаза вскоре устали, и я начала погружаться в сон, пока, в конце концов, случайно не дотронулась до него своей кожей. Моё плечо мягко коснулось его, и прежде чем я поняла это, я прислонилась к нему, а мои глаза медленно закрывались.