— Спасибо.
Зависло молчание — тягучее и странное, прерываемое лишь дыханием. Джеймс снова не знал, куда себя деть, Наташа не понимала, как выразить свои мысли так, чтобы не задеть его. Меньше всего на свете ей хотелось причинить ему боль.
И поэтому, вытерев слезы и глубоко вздохнув, она решилась на самом отчаянное — шагнула в пропасть снова, но на этот раз разбилась.
— Джеймс.
— Да?
Словила его лицо руками, на миг задержалась, чтобы посмотреть в глаза и поцеловала. Сердце глухо ухнуло в груди, остановилось и забилось, как дикое.
Живое. Живее всех живых.
— Почему? — выдохнул ей в губы, касаясь скул, чувствуя холодные пальцы на своей шее — воскрешаясь.
— Не знаю, — горько усмехнулась и спряталась носом в живую ладонь, оставляя на неё соль и страхи, боль и мытарства — изжившее себя и ненужное, колющее и режущее — определенно лишнее. Совсем ей опостылевшее и мёртвое.
— И я не знаю, — Джеймс запутался в домыслах — отбросил их за ненадобностью. Женщину эту, хрупкую, но бесконечно сильную, спрятал себе за пазуху и, показалось, что мир действительно родился заново.
Его собственный мир, в котором он был изгоем, слоняясь в одиночестве, неприкаянный и тяжелый. А теперь…
— Я лет семьдесят не целовался, — признался Джеймс и откинулся на спину, потянув Наташу за собой. Она не смогла сдержать хохот, а он и рад, что смог рассмешить. Всем лучше, чем плакать.
— Если тебе интересно, то я тоже забыла, что это такое.
— Неужели?
Наташа кивнула и уперлась подбородком в его грудь, внимательно рассматривая черты лица.
Красивый.
— Правда. Было как-то не до этого.
— Значит, сейчас пришло время?
— Похоже на то.
— Похоже, — задумчиво сказал он, коснулся распущенных волос и, набравшись смелости, потянулся к её губам сам. Поцелуй вышел мягким и осторожным — Барнс боялся самого себя, боялся сделать что-то лишнее и тем самым отдалить Наташу.
Если быть честным перед самим собой (а Барнс старался изо всех сил), то этот момент внезапной и необъяснимой близости оказался лучшим, что с ним случалось с того времени, как он вспомнил прошлое и попытался жить с чистого листа. Встречу со Стивом не затмить — он тот, кто сумел сделать невозможное, тот, кто поверил и бился за него, но Наташа… Это другое.
— Спасибо, что поехал со мной. Ещё немного, и я сошла бы с ума.
— Я тоже хотел сбежать. До сих пор ощущаю себя лишним во всём этом. Ну, ты понимаешь, — решился на откровения, но осёкся на полуслове — говорить прямо и честно с кем-то кроме себя оказалось не так-то просто.
— Тебе нужно время. И оно у тебя есть — теперь есть, — Наташа посмотрела на него с нежностью — так, как не смотрела ни на кого очень давно. Осознала, что жертва Клинта привела её к этой встрече — внезапной, совершенно случайной, но неоспоримо важной — и слёзы снова выступили на глаза, покатились по щекам и впитались в чёрную футболку Джеймса. Он был бы мёртв, если бы не Тони, если бы не Клинт, а теперь здесь, ровно дышит и прижимает её к своей груди, помогая принять.
Старый маяк моргнул кораблю вдали, и Наташа поняла, что всё было не зря.
*
У вселенной свои законы, и один из них гласит: «Отнимая что-то важное, она всегда даст что-то важное взамен».
Шпионка с большим сердцем и Солдат, вернувшийся с долгой холодной войны заслужили, как никто другой.
========== Мотель ==========
Комментарий к Мотель
Читать с песней, прошу
Marilyn Manson — Devour
Щелчок открывшегося замка, полутьма номера, едва ощутимый запах освежителя воздуха — Джеймс толкнул дверь, пропустил Наташу вперед, а сам замер на пороге, как вкопанный. Так, будто перед ним зависла тончайшая леска, на которой держится чека гранаты — ещё шаг и всё взорвется к чертям. Он не был сапером, но знал ребят, которые были — их военные истории всплыли в памяти сами собой. Джеймс замешкался, подумал: «это не может происходить со мной» и в эту же секунду ощутил горячий поцелуй на своих губах, спаливший все сомнения до тла.
— Закрывай, — повелительно-ласковое в мочку уха и он, как дурак, выполняет просьбу. Дверь захлопнулась — захлопнулась вселенная; теперь — точно, наверняка — есть только Наташа, невообразимо близкая, физически ощутимая, есть только он, парализованный личным катарсисом, раздираемый изнутри позабытыми страстями и желанием.
— Наташа… Наталья, — перекатил по языку вариации её красивого имени, выдохнул их в острые ключицы и отключился от всего, что представляло важность и значимость до.
До сегодняшнего дня.
До маяка.
До поцелуя.
Что могло быть важно, господи?
— Наталья, — повторила она, как показалось Джеймсу, задумчиво и прижалась всем телом. Критически близко — сдерживаться становилось всё сложнее. Глаза ещё не привыкли к темноте, но хватало других органов чувств — Джеймсу хватало сердца. Оно билось в агонии, рвалось из груди и требовало сдаться. Даже если на растерзание — пускай.
Джеймс знал, что Наташа могла разорвать его на куски. И лучше бы физически — потому что действительно могла — но дело было в другом.
Джеймс Барнс почувствовал что-то впервые за семьдесят лет. Наверно подобное испытывают люди, по которым хорошенько прошлись дефибриллятором — разряд, и сердце бьётся снова.
Ему хотелось кричать об осознании во всю глотку, но выходило лишь ловить её губы и целовать, впиваться пальцами в ягодицы, вбивать с ощутимой силой лопатки в стену и сжимать запястья над головой. Он терялся в ощущениях, запоминая каждое по отдельности — если уйдет, исчезнет в эту секунду, то память сохранит. Теперь да. Но он не желал такого исхода, и поэтому держался крепко — изо всех сил.
Как и Наташа. Дыхание подводило её, поцелуи выходили развязными и пошлыми — полными ожиданий и незамаскированной горечи, а оттого такими понятными ему самому. Она хотела его, горела им, и впервые за долгие-долгие годы Джеймс был готов отдать себя без остатка.
По собственной воле.
— Стой, стой, — рвано зашептал ей в губы, когда ловкие пальцы коснулись ремня на джинсах. Пригладил её взлохмаченные волосы, провел кончиком носа по щеке и, чуть прижав затылок в руке, резанул правдой: — Я не хочу, чтобы ты ушла… Потом.
Её взгляд многозначителен даже если его не видно вовсе. Джеймс ощутил его телом, нутром, замершей ладонью на поясе, полувздохом на своей коже. Спустя пропасть её горячие ладони сцепились на его шее и севшим голосом она ответила:
— И ты не уйди, ладно?
Его губы скривила усмешка. Такое красноречивое: «да куда я могу деться от тебя, чёрт побери?» Джеймс не произнес, но уверил иначе — приподнял её за бедра, сомкнул руки на спине и по ощущениям зашёл в комнату. Кровать оказалась там, где ей и место — посереди комнаты у стены. Матрац был мягким, он ощутил сразу и поэтому беззащитно вырвалось: