— Не могу спать на кроватях до сих пор.
— Знакомо, — согласилась Наташа и её вздымающуюся под футболкой грудь осветило уличным фонарем, подглядывающим за ними из-за штор. — Но нам на ней и не спать.
Вырвался смешок — Джеймс завис над ней и рассматривал, как диковинку, оказавшуюся в руках так неожиданно и так вовремя. Она улыбнулась, и он потонул окончательно — никакой борьбы за жизнь — и не просите.
Стихия ведь сильнее человека, правда?
Позволил стянуть с себя кожанку и футболку, вмиг оказался голым и смущённым — стеснялся своей бионической руки до тех пор, пока не заметил, как она мягко ведёт пальцами по пластинам, будто каждая из них живая пора его тела, а не холодный сплав вибраниума.
Потянула на себя, одарила влажным поцелуем и настойчиво живую ладонь опустила на свои рёбра — дальше Джеймс разобрался сам. Её куртку он выбросил ещё на пороге, её футболку боялся тронуть, но с сомнениями расстался, когда коснулся тонкого кружева бюстгальтера.
Сжал грудь, едва ощутимо, но достаточно, чтобы сойти с ума. Близость с женщиной — непозволительная роскошь, которая теперь обретала весьма ощутимые перспективы. На момент столкнулся с Наташей взглядом, рассмотрел росчерк усмешки и пропал.
Она расстегнула ремень, стянула с него джинсы и кинула их в сторону выключенной плазмы — Джеймс не остался в долгу и распрощался с её одеждой так же скоропалительно. Изумился формам, очерченным неясным светом фонаря и очень медленно провел языком от шеи до низа живота. Крепко сжал в своих руках бедра и опустился ниже, услышав такое чёткое: «ах», почувствовав мгновенное напряжение в нереально красивом женском теле.
Она — моя.
Полностью. Между её ног Джеймс уже бывал, но хозяином положения оказался впервые. Наташа подалась навстречу, и мир перестал существовать в принципе.
Больше всего Джеймса поразили не её откровенность, не её податливость — его поражало понимание друг друга. Он чувствовал, что нужно ей, а она, в свою очередь, потащила его на себя именно в тот момент, когда Джеймс уже готов был закончить это безумие сам.
Он навалился всем весом — никакой тебе камасутры и изощренных поз — шумно выдохнул и вошёл в неё. Наташа снова охнула, остро вцепилась ногтями в спину и сделала едва ощутимый толчок вперед. Джеймс толкнулся в ответ — первый, второй, третий раз, почувствовав, как позади спины скрещиваются её ноги.
Дальше чувствовал свои горящие губы, её горячие вздохи, негромкие вскрики — дикий-дикий взгляд, пожирающий его до основания, до самой сути.
Шептал в исступлении, в наслаждении: «Наталья…».
Она изгибалась от своего имени — или его голоса. Было всё равно — в ней, влажной и желанной, стонущей и податливой, Джеймс ощущал себя мужчиной, человеком, личностью. Нужным, значимым — необходимым.
Секс может быть развлечением на одну ночь — Баки помнил об этом с тридцатых. Секс может быть манипуляцией и ложью — об этом помнила программа Зимнего Солдата. Секс может быть единением, искренностью, самой сутью души — об этом ни Баки, ни Солдат не помнили, потому в их жизнях этого счастья не случалось, но Джеймс Барнс узнал только что и принял, как принимают внутривенно героин, зная, что не выберутся больше.
А больше и не надо.
Джеймсу достаточно.
Неужели нужно было столько лет страдать — умирать во льдах, задыхаться от вольт, растворяться пылью, чтобы однажды возродиться прикосновением этой женщины?
И Джеймс готов согласиться — создать личный алтарь и поклоняться Наташе всю оставшуюся жизнь; она, будто в подтверждение шальных мыслей, дрогнула в его руках, сжалась и углубила поцелуй. Он задвигался в ней быстрее — догнать, успеть, ощутить, разделить.
Это оказалось не сложно.
Силы кончились в одну секунду — он повалился на Наташу и прерывисто задышал в её плечо. Растерянно целовал ключицы, путался в волосах, пытался объяснить что-то важное, но слов на важное не находилось, и он снова и снова застывал взглядом на её пухлых губах, боясь заглянуть в глаза.
— Я здесь, — напомнила о себе Наташа — так, будто бы он успел забыть.
— Я знаю, — ответил Джеймс, сжал её ладонь в своей и поцеловал запястье. — Просто не хочу, чтобы ты исчезла.
— В таком случае опасаться стоит мне, — она засмеялась, и Джеймс смог посмотреть в её лицо, подтянувшись на локтях. — Прости, это было жестоко.
— Нормально, — он улыбнулся в ответ — растрепанный, едва дышащий. По всем параметрам счастливый.
— С тобой так хорошо, — спустя время сказала она, распластавшись всем телом на Джеймсе, вживаясь в него, словно бионика.
Он кивнул, поцеловал в макушку и натянул тонкое одеяло повыше. Хотел сказать больше — куда больше — но лишь выдохнул:
— С тобой… тоже.
И этого хватило с головой.
========== Дороги, которые мы выбираем ==========
Philip Sheppard — Chosen Road
Джеймс проснулся раньше. Старался не шуметь в ванной комнате, но Наташа всё равно услышала. Открыла глаза, зажмурилась от пробивающегося между шторами солнечного света, вспомнила вчерашнюю ночь и улыбнулась.
Не исчез.
Хотелось убедиться в этом, но вставать было лень — рано или поздно выйдет из душа сам, спасательная операция не требуется. Больше нет. Выдохнула всю тяжесть мира и завалилась на спину, размышляя над тем, что делать дальше. Предстоящая встреча с Леной вызывала в душе ликование и трепет, а вот встреча с семьей Клинта — впервые — ранила и пугала. Но это было неизбежным — она обязана поддержать их и рассказать правду, глядя в глаза.
И, когда солёный ком вновь подкатил к горлу, дверь ванной распахнулась. Наташа стряхнула наваждение и обернулась. Столкнулись взглядами, Джеймс виновато улыбнулся и прикрыл дверь:
— Доброе утро. Разбудил?
— Привет, не ты, — кивнула на окно и зажмурилась, но изучать Барнса продолжила сквозь ресницы. Отвести взгляд действительно оказалось задачей непосильной — в полотенце, намотанном на бедрах, он выглядел впечатляюще. Желание конвульсивно сжало низ живота, но Наташа проигнорировала порыв — нужно было привести себя в порядок и заняться насущными делами. Впрочем, от комментария всё равно не удержалась: — Если не найдешь свою одежду, то знай — я не против.
Джеймс засмеялся и мотнул головой:
— Если я не найду свою одежду, то кто принесет нам кофе?
— Риторический вопрос, — Наташа ретировалась и зарылась в подушку. Улыбка предательски дрожала на губах, но она то и дело прикусывала их — кто знает, может мастер конспирации в лице Барнса и не заметит того, что с ней происходит. Но, даже если заметит, то хотя бы не услышит громыхающее в груди сердце от нежности к нему.