Она чуть не забыла сделать мне признание. А что ей остается, кроме как утверждать, что с ней такое событие происходит впервые в ее вегетативной жизни? А я чуть было не подумал, что она еще молода для приобретенных привычек.
Когда служанка гостиницы (еще какой гостиницы!) выходит, Аделаида решает подвести итог своим сомнениям.
- Я сошла с ума, - начинает она известную песню, лихорадочно расстегивая пуговицы своего слишком короткого пиджачка очень длинного костюма. - Знаете, я первый раз...
Ну, все ясно! Мерси! Теперь будем работать по-серьезному. А я еще боялся, она будет держать это на своей совести. Но Гертруда не из таких, кто держит что-то на себе, будь то хоть резинки для чулок. За минимум времени она становится похожа на лысину Юла Бриннера, словом, готова для всего - ничего в карманах, ничего в руках!
У этой девочки одна склонность: она рассматривает потолок в комнатах...
Я уже готовлюсь исполнить Турецкий марш, но не Моцарта и не на струнах, и весь в порыве, как молодой олень, седлая нежную темноглазую самочку, как вдруг неловким движением локтя смахиваю на пол ее журнал "Сине-Альков". Не знаю, поверите ли вы мне? Я лично себе верю. Во всяком случае, верю в то, что вижу. Журнал нечаянно раскрывается на страницах, посвященных Фреду Лавми. Перед моими глазами вновь появляется фотография семьи кинозвезды, и, несмотря на обстоятельства, которые в принципе должны приковывать мое внимание к изображению столь же красивому, но менее статичному, я бросаю последний взгляд на застывший портрет. И тут, дорогие друзья, во мне происходит любопытный феномен децентрализации.
Вместо того чтобы разыгрывать из себя одного трех бенгальских тигров, я вдруг выпрыгиваю из постели и запрыгиваю в штаны. Я облачаюсь так стремительно, что партнерша не успевает спикировать с седьмого неба, где она находилась в свободном полете.
- Извините меня, Мелания! - бормочу я, в спешке натягивая башмаки. Нам придется отложить переговоры на будущее. Я только что вспомнил, что забыл выключить газ на плите! А у меня впечатление, что на огне осталась кастрюлька с молоком. Чтобы отсюда выйти, не потеряетесь, если будете следовать стрелке на стене - это внизу, и там написано! Мои лучшие пожелания младшему бригадиру и всей жандармерии, я уверен, он получит повышение по службе в самое ближайшее время...
Говоря все это, я спешно накручиваю галстук и завязываю шнурки.
Несчастная Пульхерия сидит с разинутым ртом, не понимая, что происходит. Вы, очевидно, думаете, я веду себя как последняя скотина, и на этот раз совершенно правы. Но я не могу сейчас посвящать себя Венере, как говорят ненормальные, те, кто на старости лет считает любовь жертвой, после того как провели жизнь в дебошах и пьянках.
Извините, ничего не хочу вам объяснять, поскольку я могу вообще-то ошибаться, но в данном (несостоявшемся) случае вы, как народ смелый и честный, не преминете лишний раз напомнить мне, что я негодяй.
Одним словом, бросив в сомнительном заведении свою младшую бригадиршу, я давлю на газ в направлении Мезон-Лафит с такой прытью, что подобная скорость вызывает желание у жандармов вынуть свои блокноты даже из самых глубоких карманов.
Глава 11
Прежде чем кинуться рысью в аллеи парка, я позволяю себе сделать передышку у конторы агентства "Вамдам-Жилье".
Господин сын находится при исполнении в неизменных домашних тапочках в стиле Великих эпох. Убывающий день заставил его повернуть выключатель, и в свете зеленого абажура настольной лампы он похож на селедку, предпринявшую беспосадочный переход через Сахару.
- Уже! - подпрыгивает он от неожиданности. - Однако вы быстро работаете... Я немного удивлен его репликой.
- Что вы имеете в виду?
- Полагаю, что вам передали мое послание, нет? Минут десять назад я звонил по вашим многочисленным телефонам и просил...
Мне приходится прервать его красноречие:
- Я заехал случайно! Что нового?
- Приходила мадемуазель...
- Няня?
- Да. Спрашивала вас. Я ей объяснил, что вы поехали к клиенту и...
- Что она сказала?
- Она была в некотором удивлении. Сказала, что ждала вас на улице у дома...
Я не оставляю шансов господину в сафьяновых тапочках закончить фразу и выбегаю из конторы, давая таким образом ему полную свободу сообразить, в какой момент жизни закрыть рот. Вскочив в седло своего скакуна, я, несмотря на ограничение скорости, несусь во весь опор. По дороге чуть не сбиваю пожилую даму, садовника и продавца газет на велосипеде. Последний покрывает меня такими словами, что, будь они напечатаны в словаре "Ларусс", наверняка возникли бы разночтения. Я останавливаюсь. Газетчик воображает, что я иду начистить ему физиономию, и храбро засучивает рукава.
- У вас есть "Сине-Альков"? - спрашиваю я.
Поверженный наповал моим вполне пацифистским вопросом, парень таращит глаза и тяжело дышит носом.
- Да-а-у...
- Дайте сюда!
Он лезет в сумку, закрепленную на багажнике велосипеда... Сую ему приличное вознаграждение и отваливаю, не ожидая сдачи.
Через несколько мгновений - кто это там названивает у двери дома графа де ля Гнилье? Ваш прекрасный Сан-Антонио!
Как и раньше, дверь открывает милая швейцарская няня... Однако одета она несколько по-другому... На ней серое платье, открытое спереди и застегивающееся сзади... Такого рода платья замечательно снимаются. Будто лущишь горох...
Она причесана под Жозефину (но жену не Наполеона, а римского императора Рекса), а ее макияж подписан нежными тонами Елены Рубинштейн, что, собственно, меня не удивляет.
Красавица встречает меня тем же оригинальным восклицанием, что и отпрыск Вамдам-Жилье.
- Уже!
- Видите ли, я не сижу без дела. Я вернулся в бюро сразу после вашего ухода... Вы хотели меня видеть?
Легкая романтичная улыбка появляется на ее лице, будто бы в наших отношениях наметились положительные сдвиги, поскольку она только что застрелила своего мужа.
- Да.
- Могу ли я знать...
Она смотрит на меня с видом заговорщика. Когда милая швейцарка смотрит на вас таким взглядом, то, скорее всего, она думает о вещах, очень далеких от использования энергии ветра в современном обществе.