– Роберто? Ты хочешь сказать, что… ты все знаешь, мама?
– Что? Что ты его любишь? – Тиффани присвистнула. – Дорогая, если бы меня не было здесь, ты бы сейчас ни за что не ускользнула из отеля незамеченная. Ты же вся сияешь!
– Но, мамочка… – Брэнди тяжко вздохнула. – Что, если он позволит себя убить сегодня вечером?
– Роберто? Позволит себя убить? – Тиффани громко рассмеялась. – Поверь мне, я немного знаю мужчин. Ты можешь сбросить его с двадцатого этажа, он будет падать все эти двадцать этажей и все равно приземлится на ноги.
– Вообще-то там было двадцать четыре этажа, – задумчиво сказала Брэнди, вспоминая лифт.
– Дорогая моя, Роберто Бартолини не даст себя поймать и не позволит себя убить. Об этом ты можешь не беспокоиться. Ты только будь осторожна, чтобы самой не пострадать в этой заварушке. Это все, о чем я прошу тебя этой ночью.
– Я буду осторожна, – пообещала Брэнди. После заверений Тиффани она чувствовала себя увереннее. Мать была права. Роберто всегда приземлялся на ноги.
– Ну, тогда пойдем одеваться! – сказала Тиффани. У нас мало времени. – Она взяла косметичку и пошла в ванную комнату.
– Платье висит на крючке, – крикнула Брэнди. – Здесь все видели, как я в нем входила. И очевидно, были снимки в газетах.
– Да, ты действительно знаменита!
– Бесславно знаменита, – поправила мать Брэнди. Она отбросила в сторону халат и надела брюки. Затем надела свой самый модный бюстгальтер и посмотрела на грудь. – Мамуля, посмотри. Как я тебе!
– О Боже мой! – воскликнула Тиффани, откладывая кисточку для туши и оглядывая дочь.
Брэнди обозрела себя в зеркале.
– У них глаза ослепнут.
– Или, – засмеялась Тиффани, – вылезут из орбит.
– Что и требуется, – сказала Брэнди. Она села на крышку унитаза, натянула гольфы и надела туфли на шпильках. Потом встала и, вытянув руки над головой, объявила: – К проведению операции готова!
– Не совсем. – Тиффани приколола Брэнди па правое плечо брошь белого золота с горным хрусталем. – Вот теперь все.
– Спасибо, мамочка. Изумительная брошь. И так ярко блестит, что почти ослепляет. – Но совсем не в стиле Тиффани, подумала Брэнди. – Где ты ее взяла?
И тут они вместе сказали:
– Дядя Чарлз.
– Он не очень хорошо разбирается в драгоценностях. Но я работаю над его вкусом. – Тиффани внесла последние штрихи в прическу. – Как ты меня находишь?
Брэнди повернула мать лицом к зеркалу и встала рядом.
Тиффани была похожа на свою дочь, а Брэнди… была похожа сама на себя. Но это не имело значения, потому что, согласно плану, когда она выйдет отсюда, парни Фоссера будут уже в нескольких милях от отеля.
Брэнди протянула матери бархатное белое пальто, которое она надевала вчера вечером, и видеокарту.
– Хорошо. А теперь запоминай, мама. Ты скажешь таксисту отвезти тебя в полицию, но пусть он выберет дальний маршрут. Как только ты войдешь в участок, ты – в безопасности. А если эти парни Фоссера вдруг попытаются последовать за тобой туда, ты отдашь полицейским этот чип. Там видеозапись с доказательством, что эти парни убили владельца ломбарда. Ничего не забудь, мама.
– Не забуду, – пообешала Тиффани. – Это будет интересно!
Брэнди надела длинное темное пальто, в котором Тиффани пришла в отель, и натянула на голову ее пушистую шапку и темные очки. Потом проверила предохранитель пистолета, положила его в карман и быстро кивнула матери.
– Выходим.
Держась за руки, они стали спускаться в лифте. Тиффани пыталась улыбаться.
– Ты – самая умная, самая хорошенькая девушка в мире, и я абсолютно уверена, что ты сделаешь все как надо.
В этом и заключалось отличие Тиффани от других матерей. Она не сказала: «Я буду беспокоиться за тебя, поэтому будь осторожна». Вместо этого она сказала: «У тебя вес получится». Сейчас, когда Брэнди подумала об этом, она поняла причину своих успехов. Она добилась всего не потому, что унаследовала ум своего отца, а потому, что Тиффани всегда высказывала свою абсолютную уверенность в превосходстве дочери.
И какой бы дурочкой ее ни выставлял Роберто Бартолини, она знала, что ее отец не прав. Она не считала себя глупой. Она всегда была сообразительной и несгибаемой, а потому выйдет живой из этого приключения тоже.
И позаботится, чтобы Роберто тоже был жив.
– Спасибо тебе, мамочка. У меня все пройдет успешно. – Брэнди крепко обняла мать и, следуя ее примеру, сказала: – У тебя тоже все получится, потому что ты самая умная, самая милая мать в мире. Джозеф и Тайлер ничего не смогут сделать.
Двери лифта открылись, и Тиффани, расправив плечи, вышла в холл. Платье обрисовывало каждый изгиб ее тела. С белым Гуччи, перекинутым через плечо, она являла собой образец беззаботности. Она шла, улыбаясь коридорному, клерку за конторкой и всем запоздалым ночным кутилам, обжигая их огнем своей красоты.
Когда Тиффани приблизилась к дверям, швейцар бросился их открывать для нее. И она без ничего, кроме своего синего бархатного платья и стальной решимости, шагнула в морозный холод.
Швейцар подозвал ей такси и помог сесть в машину.
Когда Тиффани отъехала, парни Фоссера поймали другое такси. Агент ФБР тотчас бросился к своему автомобилю и последовал за парнями.
Брэнди ухмыльнулась. Трюк удался.
Однако ее веселое настроение быстро померкло. Ведь она отправила мать на верную опасность.
– Будь осторожна, мамочка, – прошептала Брэнди, молитвенно складывая руки. – Прошу тебя, будь осторожна.
Глава 27
Брэнди, опустив голову, зашагала к выходу. В холле никто даже не взглянул на нее.
Она прошла пешком по Мичиган-авеню до следующего отеля и там взяла такси.
– Отвезите меня в «Собачью голову», – сказала она. – И поскорее. Вас ждут хорошие чаевые.
– Слушаюсь, леди.
Прежде чем они подъехали к небольшому ресторанчику, их трижды подбрасывало вверх при заносах.
Брэнди расплатилась с таксистом, дав ему достаточную сумму, чтобы услышать от него: «Благодарю вас!», и ступила на улицу.
Было почти три часа ночи. Стояла ясная звездная ночь, но с такими холодными звездами, что они казались хрупкими. Окна «Собачьей головы» вспотели от пара, и сквозь эту матовую пленку Брэнди различила официантку, с унылым видом сидящую на табурете за прилавком, и двух замызганных посетителей, склонившихся над чашками.
Моссимо Фоссера сидел за столом спиной к стене. Перед ним чуть в стороне стояли пустая грязная тарелка и серебряный прибор, а прямо напротив – ноутбук. Моссимо напряженно следил за событиями, развертывающимися на экране. Но Брэнди знала, что это не фильм, а реальные события. Они происходили в музее, где Роберто делал свою работу, а парни Фоссера занимались съемкой и ретрансляцией для Моссимо.
Брэнди не могла видеть экран, так как Моссимо сидел лицом к ней. Однако она могла читать язык его тела. Мужчина напоминал болельщика, наблюдающего за игрой футбольной команды. Он вздрагивал. Ерзал на стуле. Один раз даже встал, но потом снова сел. Брэнди знала, что в музее все идет хорошо, иначе бы сейчас его здесь не было. Но вместе с тем он часто прищуривал глаза, и губы его двигались в недовольной гримасе.
И это Брэнди тоже понимала. Каким бы хладнокровным и умным он ни был, до Роберто ему было далеко. Моссимо завидовал его умению, и сейчас та же алчность снедала его и удерживала на сиденье.
А Брэнди мерзла снаружи в ожидании приезда Роберто. Она дрожала, когда вихрящийся ветер врывался к ней под пальто. Продлись это несчастье – и она в прямом смысле замерзнет до смерти. Она взглянула на часы. Если у Роберто вес идет по расписанию, он должен быть здесь через двадцать минут. Но пока она была вынуждена ходить взад-вперед, чтобы не превратиться в эскимо. Иначе некому будет спасать Роберто и его упрячут в тюрьму навечно.
Брэнди быстро зашагала по пустынной улице, потом вернулась к «Собачьей голове» и снова заглянула в окно.