— Тук-тук, — сказал он.
— Погоди, моя очередь, — сказала она.
— Прости, — извинился он. — Помешал тебе на полуслове.
— Тук-тук.
— Кто там?
— Настырная черепаха-дислектик.
— Настырная черепаха-дис…
Она так же медленно заползла обратно в свой панцирь.
Они посмеялись от души. Этой шутке сама же Ханна и научила его — сколько-то лет тому назад.
— Расскажи анекдот, — попросила она.
В голову лезли только сальности, подслушанные в операционной. Вряд ли они позабавят Ханну.
— Как-то я иссяк, — повинился Джона.
Напрасно. Она вновь ушла в себя, оттолкнула недоеденный багет. Лентяйка Сьюзен потянулась было за ним, но Ханна спустила кошку на пол и шикнула на нее, выставляя за дверь.
Джона торопливо заговорил, громоздя шутку на шутку, изо всех сил стараясь развлечь Ханну, вернуть ее. Она в тупой апатии оттягивала себе пальцами нижнюю губу, потом принялась терзать кутикулу, пока кровь не выступила. Ему хотелось хорошенько встряхнуть Ханну, ему ни в коем случае не хотелось этого делать, и он, обессилев, замолчал. Какое-то время они так и сидели, ничего не делая.
Снаружи завопил сосед: привезли уголь.
— Прическа в порядке, — сказал Джона. — Может, примешь ванну?
— Уже мылась.
— Когда?
— Утром.
Лжет или путает — что именно, не поймешь. Но помыться давно пора. Так почти всегда, когда Джона приезжает: Джордж стесняется ее наготы и не моет дочь, ждет Джону или Бернадетту, приходящую три раза в неделю сиделку.
— Масло из волос вымоем, — мягко настаивал Джона.
Она погрызла большой палец:
— Ему неохота.
Джона заглянул в гостиную. Джордж снова уснул, прижимая к себе бутылку, будто маленькую, уродливую любовницу.
— О’кей, — сказал Джона. — Мы с тобой вдвоем справимся.
Ее спина была такой белой, что отливала в прозелень. Ноги сто лет не бриты. Когда-то ее левое плечо было крупнее правого — последствия тренировок, — теперь они одинаковые, сутулые, мускулатура съежилась, заплыла жиром. И все же Джоне казалось, что в Ханне еще таятся силы. Теперь он взял бы над ней верх в армрестлинге, но это — с недавних пор.
Она съежилась, подставляя спину и пряча грудь, словно от девичьей стыдливости. Джона хорошо помнил тот момент, когда Ханна в его глазах утратила пол: когда ее в первый раз на глазах Джоны унимали санитары. Она лягалась, плевала, дергалась и вопила, и вдруг он понял, как Ханна похожа на младенца-переростка. Похоть несовместима с подобной беспомощностью, была бы извращением. Всякое желание исчезло навеки, раз — и ушло.
А ведь — горько и сладостно вспоминать — ее младенческое доверие, младенческая ласковость более всего и привлекали Джону. Огромные рыбьи глаза и как она вжималась в его тело, ища тепла и защиты. И до того, как ее недуг стал явным, Джона привык чувствовать себя ее покровителем. После того как рос младшеньким в семье, где его мнение никто не принимал всерьез, он с готовностью сделался супергероем Ханны.
Они познакомились в Мичигане. Свел их Ланс: его мать дружила с Венди Рихтер, и, когда Ханна осенью 1998 года вернулась в Анн-Арбор — пропустила семестр после смерти матери (Венди скончалась от рака груди), Ланс решил утешить девушку, представив ей клевого новичка. Потом Ханна признавалась Джоне, что не решилась огорчить Ланса, указав ему на оксюморон: новичок не может быть «клевым». Он тебе понравится, он тоже из Нью-Йорка.
Спасибочки, сказала Ханна. Детишки с Восточного побережья вечно кучкуются, а она предпочитала держаться сама по себе.
Спасибочки, сказал Джона. К тому времени они с Лансом были знакомы всего месяц, но уже достаточно близко, чтобы Джона усомнился в его талантах свахи.
Но Ланс допекал их обоих, и на Хэллоуин Джона явился в «Скиперс», разговорился там с широкоплечей черноволосой девчонкой, вскоре они решили, что в клубе чересчур шумно, и вот уже они целовались снаружи, а потом писали друг другу полтора десятка электронных писем в день и не успели оглянуться, как его сестра уже именовала их парочкой.
Со стороны и впрямь парочка, хотя задним числом Джона счел бы это выражение неточным. Не парочка, а полное поглощение. Ханна растворилась в нем. Одинокая, застенчивая, она предпочитала всецело отдаваться чему-то одному. Такая сосредоточенность привела ее в софтболл — тот вид спорта, где весь мир сходится в точку, движешься вдоль прямой, и твои руки — концы отрезка. И теперь с маниакальным упорством спортсменки Ханна обрушила на Джону свою привязанность — густую, как джем, острую до боли.