— Точно, это я, — сказал он. — Чтите мою силу.
— Откуда такая фамилия?
Он проглотил кубик льда.
— Тоже ошибка. Штейн. Так записали на Эллис-Айленде.
— Сплошные ошибки, — сказала она. — Это нас роднит.
Он улыбнулся и отпил глоток.
— Хотя бы имя настоящее, — сказала она. — Не то что «Жжонс».
— Необычное, — согласился Джона, — но сойдет.
— В нем есть смысл. А мне приходится по пять-шесть раз перезванивать в банк, чтобы правильно оформили кредитку. Фотография на водительских правах — ужас ужасный, но не стану же я заново оформлять документы. Паспорт, счет в банке, диплом, любые тесты, которые надо подписать, — нигде, никогда мою фамилию не пишут правильно. Даже спам я получаю не на ту фамилию. Еще по одной?
Он заглянул в стакан и удивился, увидев, что там пусто. Когда он в последний раз пил под будний день? Никогда, ни разу, с тех пор как поступил в медшколу. Кое-кто из однокурсников мог явиться на дежурство с похмелья, но только не он. Он — Человек Ответственный.
С другой стороны, расслабиться, пусть искусственно, ему не помешает. После такого дня. Он тоже человек. А его заставляют работать на износ. И еще Ханна, и Джордж… в худшем случае он крепко проспит эту ночь, а это же облегчение после стольких ночных кошмаров.
Он кивнул, и она направилась к бару.
Пока она ждала у стойки, он присматривался к ее фигуре. Изящная, волосы рассыпаны по плечам. На спине угадываются очертания повязки. Его так и тянуло притронуться к ней.
Она вернулась с напитками и миской орешков.
— Спасибо, — сказал он.
— Вы спасли мне жизнь. Расплачусь парой стаканов джина с тоником.
— Нормально. — Он отпил глоток. — Тем более их тут разбавляют.
— Знаю. Извините, — вздохнула она. — Было неплохое местечко. Интересные люди. Моя мама целовалась с Лу Ридом у той стены.
— Неужто?
— В моем детстве Ист-Виллидж был еще Ист-Виллиджем, а не парком аттракционов, как сегодня. — Она закусила губу. — Не хотела вас обидеть. Извините.
— За что извиняться? Я живу здесь, потому что так дешевле.
— У тетушки с субсидируемой квартплатой?
— У друга с собственным трастовым фондом.
— О! — протянула она. — Исчезающий вид.
— Он был под кайфом? Когда вы пришли?
— Подожду результата моего анализа.
Он расхохотался, струйка джина с тоником потекла по подбородку на стол. В смущении он потянулся за салфеткой — салфетки не оказалось на столе. Потому что она уже взяла ее и вложила ему в другую руку. Он утерся.
— Классно.
— Чего волноваться? Все кайфуют. Как там в песне поется?
Он опять рассмеялся.
— Он — Ланс его зовут, — он пять раз в неделю ходит в кино с девушкой, не с подружкой, а с коллегой-режиссером, познакомились на фестивале. Обкурятся и топают в BAM, «Фильм-форум» или в «Ангел…» — как его, бишь? Не припомню.
— «Ангелику».
— Именно. — Тут же раскаявшись в том, что оклеветал друга, он добавил: — Он хороший парень. Пустил меня жить всего лишь за коммуналку. И он умный. Потерянный немного.
— Знаю таких.
Недовольный собой, он переменил тему:
— Значит, это одно из ваших местечек.
— Было прежде. Народ тут толпился. — Она поглядела по сторонам: кроме них двоих, никого. — А теперь… печальная пустыня, верно? Хотя еще, наверное, рано.
Ее слог вызвал у него улыбку. Печальная пустыня. Иные ее выражения словно прямиком заимствованы у Бронте, все в кружевах, но точны и уместны. И она старается, да никак не может, замаскировать отличное образование.
Так зебра — она черная в белую полоску или все-таки белая в черную?
— Вообще-то я уже более двадцати пяти лет здесь не бывала, — уточнила она.
— Погодите. Вам сейчас тридцать?
— Тридцать один.
— Тридцать один минус двадцать пять — вам тогда было шесть?
— Более двадцати пяти лет, — уточнила она. — Еще меньше. Три, четыре.
— Родители водили вас по барам с трех лет?
— Они считали неправильным оставлять ребенка с няней.
— Это… — Все ссылки на общепринятые нормы, какие лезли ему в голову, внезапно показались мещанскими. Вместо упрека он предпочел конкретный вопрос: — И вы что-то помните?
— Разве такое забывается?
— Но три года — это слишком мало, чтобы… чтобы запомнить.
— Я помню себя с полутора лет.