Завидев Тогойкина и Губина, Катя обернулась к ним и прошептала:
— Не пьет, подержит во рту и выплевывает… Может, горячий очень!
Фокин напился чаю и то ли уронил, то ли бросил кружку через плечо.
— Я кончил! — гордо заявил он. — Хлеба нет ведь?
Иванов пробормотал что-то непонятное. Катя наклонилась к нему и сказала:
— Пусть остынет, да? А то горячо!..
Иванов понял и кивнул. Моментально подскочил Тогойкин, схватил лежавшую на полу кружку, пулей вылетел из самолета и тут же вернулся, успев зачерпнуть в нее снега. Чай разбавили снегом и поднесли Иванову. Иванов сделал большой глоток и закрыл глаза. Полежав так немного, он повернул голову набок и выпустил изо рта воду, окрашенную кровью. Тогойкин снова поднес ему кружку с водой. И снова повторилось то же. Теперь за снегом сбегал Губин. Каждый хотел ему чем-нибудь помочь. Все понимали, что Иванов не просто полощет рот, он старается что-то выплюнуть. И это что-то не только мешает ему говорить, но и дышать. Поэтому один держал ему голову, второй подносил воду, третий что-то советовал, четвертый просто протягивал к нему руки. И вдруг он тяжело закашлялся, судорога прошла по всему его телу, лицо начало синеть.
— Ой-ой-ой! — испуганно и жалобно закричала Катя.
— Что мы все стоим? Что мы все стоим? — бессмысленно повторяла Даша.
Тогойкин, не сознавая, что делает, как-то странно обнял Иванова и, повернув его на бок, сунул ему в рот два пальца. Все замерли и отвернулись. Иванов с силой выдохнул воздух и тяжело задышал.
Люди отпрянули было назад, но сразу придвинулись и склонились над ним. Тогойкин бережно повернул раненого и уложил его на спину. Полежав немного с закрытыми глазами, Иванов приоткрыл веки, осторожно подвигал головой, оглядел всех окружавших его и едва слышно проговорил:
— А летчики?
Не смея сообщить горестную правду, люди молча топтались на месте.
— Черняков? Тиховаров?.. — Иванов внимательно поглядел на каждого, помолчал, потом, с трудом переводя дыхание, тихо заговорил: — Понял… Понял, товарищи!.. Мужчины, подойдите…
Оба парня тотчас же склонились над ним.
— Где они?
— Тут… у самолета.
— Раскопайте снег. Поищите во что завернуть… Погодите, постойте, — задержал он парней, которые хотели тут же бежать. — Что осталось? Продукты… Медикаменты…
С каждой минутой голос Иванова набирал силу. Слова произносились более четко, более внятно, более громко.
Парни рассказали ему о запасах.
— Мало, мало всего, — проговорил Иванов. — Надо как можно экономнее… А бочонок с маслом не нашли?
— Нет… Масла не видели.
— Это же было мое масло! — забеспокоился Фокин.
— Неважно, чье оно было… Важно, что его нет, Эдуард Леонтьевич.
— Я ведь, кажется, был капитаном! — сказал Фокин расстроенным и рассерженным тоном. — Есть оно, наверно! Куда оно могло деваться?
— Нету, говорят, товарищ капитан… Да! Йод, марлю и все такое прочее надо сдать им, — Иванов взглядом указал в сторону девушек. — Костер чтобы горел постоянно, заготовьте дров… Эх, топора нет! Вася, у тебя рука? Это плохо!.. Из мужчин будто уцелел только ты, товарищ Тогойкин… так ведь твоя фамилия?.. А вот их надо, — голос Иванова дрогнул и перешел в шепот, — надо найти что-нибудь, завернуть…
— Ладно! — У Тогойкина стало тесно в груди, в горле застрял комок, но он справился с собой, нарочно покашлял и еще раз сказал: — Ладно!..
— Ну, пока всё, идите. Другие распоряжения будут даны позже.
Оба парня не видели, как улыбнулся Иванов, произнося слово «распоряжения».
Вскоре снег под их ногами захрустел где-то там, за самолетом. Потом все стихло. А через какое-то время послышался треск сухих веток.
— Руку зашибет, — сказала Даша и, выглянув наружу, громко крикнула: — Губин, ты с рукой поосторожнее!.. Ой! — испуганно вскрикнула она вдруг.
— Что там? — спросила Катя.
— Они, наверно, слишком близко от самолета положили их… — Иванов сразу догадался, что испугало Дашу.
— Прямо у самого самолета, — прошептала Даша, прильнув к подруге.
Слышался шорох и треск ломаемых сучьев. Видно, ребята тащили волоком по земле погибших летчиков, задевая при этом за кусты и деревья. На какое-то время все стихло, потом запылал огромный костер, и даже в самолете слышалось шипение тающего вокруг него снега.
— Молодцы! Молодцы парни! — Иванов свободно вздохнул и довольно энергично откашлялся. — А он как?
— Мало, очень мало проглотил, — ответила Катя. Она стояла на коленях перед Калмыковым и старалась напоить его с ложки.
С этой поры Иванов стал для всех другом и наставником. Едва ли кто-нибудь из всех этих людей, попавших в страшную беду, помнил о его чинах и званиях. Просто перед ними был смелый, честный, благородный человек, любое поручение которого выполнялось не только беспрекословно, но и с великой готовностью.